Во славу Отечества!

— Митя здесь совершенно не виноват, многоуважаемый Акакий Никодимович, — дружелюбным голосом пропел Покровский, аккуратно пряча в карман ленту. Он уже понял, как себя следует вести перед своим главным противником, который в своем демократическом запале, получив телеграмму от самого Керенского, уже ничего на этом свете не боялся, — просто я очень настойчиво попросил его, и, как благородный человек, он не смог отказать мне в этой просьбе.-

— Прекратите паясничать, милостивый государь, подобно уличному гаеру, — властно отрезал оскорбленный начальник станции, — и не позорьте мундир офицера, который Вы носите. В Вашем распоряжении осталось ровно пять минут, после чего Вы становитесь контрреволюционером со всеми вытекающими отсюда последствиями.-

— Ну, зачем же такие грозные слова, дорогой мой Нил Саватеевич, — продолжал куражиться капитан. Он старательно распалял душу местного властителя, стараясь сбить его важный государственный тон: — Контрреволюционер, ну какой может быть контрреволюционер из человека, который вот уже три года кормит вшей в окопах во славу своего Отечества.-

— Скоморох, шут балаганный! — бушевал начальник станции, вспоминая все возможные эпитеты, подходящие к данному моменту. Но его гневные излияния были прерваны появлением двух солдат, которые привели обратно дрожащую, словно лист девушку.

— Прекрасно! — радостно воскликнул капитан, указав рукой на пустой стул возле конторки телеграфиста, — Митя, очень прошу Вас, как истинного джентльмена, позаботиться об этом милом создании, тем более, ведь ради неё Вы так пострадали. Я на Вас очень надеюсь, — Покровский заговорщицки подмигнул испуганному юноше и легко подтолкнул его к обессилено опустившейся на стул девушке.

— А мы пока потолкуем с почтеннейшим Мокием Парамоновичем о паровозе, который позволит нам покинуть, эту, простите господа, Богом забытую станцию.-

— Хам, негодяй! — яростно взревел начальственным рыком железнодорожник, но тут случилось неожиданное. Покровский молниеносным движением руки схватил за ухо своего величественного оппонента, и с силой крутанул его. Начальник станции издал тонкий поросячий визг и, стремясь вырваться из рук мучителя, резко присел вниз. Однако от столь резвого движения грузного тела ноги защитника демократии разъехались, и он тяжко шмякнулся на пол всем своим телом.

Столь комический вид своего грозного начальника поверг Митю в глубокий шок, от чего у молодого человека отвисла нижняя челюсть и выкатились глаза. Он даже забыл про свои рыцарские обязанности по отношению к девушке, которая разом прекратила всхлипывать, наблюдая за развернувшимся действием. Оба они испытывали двойственное чувство: с одной стороны ни желали, чтобы их обидчик понес заслуженное наказание, и вместе с тем молодежь страстно хотела увидеть, как один из столпов местного общества выкрутиться из столь сложного положения.

Стоило отдать должное начальнику станции, даже оконфузившись, он не утратил своего лоска, быстро поднялся и немедленно обрушился на Покровского с новой силой:

— Опричник, царский сатрап, Вам совершенно не помогут эти подлые трюки. Вы можете продолжать мучить меня и далее, но паровоза Вы не получите никогда! Я совершенно не боюсь Вас, поскольку твердо знаю, что пройдет всего лишь день, и Вас самого привлекут к суду за измену и отказ выполнять распоряжения Временного правительства.-

Закончив сию пафосную речь, начальник станции величественно скрестил свои руки на груди и гордо вскинул свою голову, не желая смотреть в сторону Покровского.

Но капитан не дал ему возможности насладиться эффектом данной речи:

— Вывести господина начальника на перрон. Пусть он освежит свою буйную голову и покажет свою стойкость на людях, — медовым голосом приказал он. Солдаты моментально исполнили приказ и грубо поволокли свою яростно отбивающуюся жертву. Оказавшись на перроне, Покровский собирался продолжить прерванный диалог, но в этот момент к нему подбежал фельдфебель Савельев. Рядом ним стояло несколько солдат, крепко державших двух молодых людей. На одном из них была надета шинель гимназиста, из которой он уже явно вырос, другого украшал потертый пиджак и рабочий картуз. Оба были явно местными, поскольку вслед за ними прибыла толпа местных зевак, обеспокоенных таким поворотом дела.

— Дозвольте доложить, вашбродь, — бодро рапортовал он, — задержаны в расположении эшелона во время проведения агитации. Призывали не поддаваться на происки внутренних контрреволюционеров во главе с генералом Корниловым, арестовать офицеров и сложить оружие.-

— Вот как? А денег случайно за голову генерала или мою не предлагали?-

— Никак нет, господин капитан. Только грозили всевозможными карами со стороны Временного правительства и лично премьера Керенского.-

— Благодарю за службу, Тимофеич! Во исполнение положения военного времени, приказываю немедленно расстрелять господ агитаторов, — и капитан кивнул головой в сторону кирпичной стенки пакгауза. Все это он произнес просто и буднично, но столь уверенно, что все стоявшие на платформе моментально осознали, что Покровский не шутит.

— Вы не имеете такого права. Это гражданские мирные лица и они неподсудны вашей власти, — гневно выкрикнул побагровевший железнодорожник.

— Имею, батенька, имею. Согласно последнему приказу генерала Корнилова, все лица, мешающие продвижению эшелона, попадают под законы военного времени. И незамедлительно приводятся в исполнение без суда и следствия по решению воинского командования. Эту депешу я получил только что, — и Покровский ласково похлопал по своему карману.

— Ваш Корнилов мятежник и все его приказы незаконны, — начал энергично говорить железнодорожник, но резкий толчок приклада оборвал его речь.

— Это потом история рассудит, мятежник он, или спаситель России, а пока согласно приказу главковерха, я обязан расстрелять этих агитаторов. Однако я могу помиловать их в обмен на паровоз. Ну, как Вам мое предложение: жизни этих двух молодых людей в обмен на сотрудничество. Подумайте, у Вас ровно минута на принятие решения.-

— Вы не посмеете расстрелять своих соотечественников, даже ради исполнения приказа своего главковерха, — уверенно произнес железнодорожник, продолжая при этом наливаться красным цветом.

— Конечно, я прекрасно вижу, что это просто дети, которые подобно Вам решили немного поиграть в большую политику, и, за шалости которых придется расплачиваться мне и моим людям. Подайте паровоз, и я буду считать этот инцидент исчерпанным.

— Я не могу просто так поступиться идеалами революции.

— Даже ради спасения невинных по вашим словам людей?

— Вы гнусный и подлый человек. Вы не посмеете сделать это, — убежденно произнес железнодорожник.

— Ах, не посмею, — гневно переспросил Покровский, — Савельев, к стенке агитаторов!-

Фельдфебель чуть замешкался исполнять приказ командира но, столкнувшись с его гневным взглядом, немедленно исполнил требуемое и выстроил задержанных вдоль кирпичной стены.

— Целься! — приказал солдатам Покровский, — у вас тридцать секунд на размышление.-

— Негодяй, мерзавец! — начальник станции в гневе бросился на офицера, но получил сильный удар в живот. Сидя на корточках, он пытался вздохнуть воздуха, видя перед собой заляпанные сапоги Покровского.

— Ну! — властно потребовал капитан, показывая железнодорожнику циферблат, по которому стрелка уже бежала лишнее время, однако защитник революции упрямо покачал головой.

— Пли! — и выстрелы из винтовок впечатали в кирпичную стену, так до конца и не поверивших в свою смерть юношей.

— Смотрите, смотрите, Вы ведь этого хотели, господин забастовщик. Надеюсь, эти весомые аргументы полностью убедили Вас в твердости моих слов. Вы могли их спасти, но не пожелали из-за своего ослиного упрямства, — холодным голосом произнес Покровский, — и я не остановлюсь, ни перед чем, чтобы выполнить приказ командования.-

— Палач, изверг, — глухо простонал начальник станции, не отводя взгляда от тел погибших.

— А вот в этом Вы глубоко ошибаетесь, господин забастовщик. Палачом являюсь не я, а Вы и этот вопиющий факт я Вам немедленно докажу. Савельев, приведите сюда любых четырех человек!-