– Оксана, а может ты уснула под дубом, разморенная полуденным солнцем и тебе всё привиделось? – отшутился отец девушки и прекратил бесполезные поиски колдуньи.
После того, как произнесла заклинание, Оксана села в поле, чтобы отдышаться, да рядом её белая льняная рубаха не обнаружилась. Девушка точно помнила, что скинула одеяние именно здесь – под березкой.
Ей оставалось только со своего места озираться по сторонам, пытаясь понять куда запропастилась одежда. Прямо позади неё за кусточком на границе леса раздался хруст веток, за которым послышался мужской смех.
Оксана, вскочила на ноги и трижды перекрестилась.
– Чур меня, чур!
А потом яркий мягкий свет луны упал на вышедшего навстречу к ней незнакомца, в котором она узнала Мирона, держащего в руке её рубаху.
– Ты обронила! – вкрадчиво произнес он, а затем подошел к девушке вплотную и заключил её в крепкие объятия.
«Сработал обряд! Ай да баба Клава и ай да лесная ведьма!» – успела подумать девушка, прежде чем с головой окунулась в ласковые объятия любимого, устремляя свой взор ввысь безоблачного яркого звездного неба.
В ту же ночь Оксана узнала о том, что такое чудо-чудное и диво-дивное.
Однако, как только начали всходить первые лучи солнца, знаменующие собой начало следующего дня, Мирон попрощался с девушкой и ушел восвояси.
– До встречи любимый, свидимся ещё, сокол мой ясный! – бросила ему вслед Оксана. – Вечером будут сваты?
Парень неопределенно кивнул в ответ, и свернул в сторону посёлка.
«Видно, не хочет привлечь лишнего внимания. Главное, что люба ему!» – подумала девушка, надела рубаху, да и побежала домой.
Она светилась от счастья. По пути успела обмыться в реке. Да так и залюбовалась на своё отражение в зеркальной глади воды: раскрасневшиеся щёки, лучистые чёрные очи, распущенные косы цвета воронова крыла. Сегодня она стала женщиной и думала, что уж теперь любимый точно будет с ней.
С костром Ксанке на обратном пути не свезло. По еле тлеющим уголькам было видно, что он погас сравнительно недавно.
– Была-не-была! – проговорила Оксана, разбежалась и перепрыгнула через угли.
Придя домой, девушка перво-наперво нарядилась в лучший наряд, села возле окошка и стала ждать приход любимого за вышивкой, ни на что больше не отвлекаясь. Родители на причуды единственной дочери лишь пожимали плечами.
Однако вечером того же дня с заходом солнца вместо того, чтобы посылать к Оксанке сватов, Мирон направил их к дому старосты.
Не жива ни мертва сидела бледная Ксана перед окном и наблюдала за тем, как к дому напротив подошла толпа наряженных людей, как сваха в телогрейке и валенках, несмотря на жару, с палкой в руках, кочергой и сковородником, весело и задорно с прибаутками соблюдала важный обряд сватовства.
Не в силах больше смотреть на подобную несправедливость, девушка потеряла сознание.
Неделю Ксана провалялась в горячке.
Родные девушки думали, что она уже и не выберется в мир живых, однако на седьмой день, перед первыми петухами постучала в их двери незнакомая скрюченная седовласая старуха и, представившись знахаркой из соседней деревни, прошла в дом, да напоила девушку каким-то снадобьем, и сразу же после этого отправилась восвояси.
– Без платка-убруса, простоволосая, как бы беду на деревню не накликала! – прошептала мама Ксанкина своему мужу на ушко.
– Главное, чтобы дочь на поправку пошла, – ответил её муж.
Вечером того же дня Оксана открыла глаза.
Казалось, что она полностью оправилась. Вот только, почему-то, не разговаривала. Всё время молчала.
Счастливые родители хотели отблагодарить знахарку, да вот только ни в одной из соседних деревень никто не слыхивал о такой. Так что отец девушки на следующий день вернулся ни с чем.
Физически вылечить-то странная старуха вылечила девушку. Однако Оксана так и не заговорила. Также за ней стал водиться еще и целый ряд странностей: уткнется в одну точку, и может целыми днями напролет сидеть и смотреть в неё, а иногда начинала шипеть, как кошка или издавать вой, подобно волку. А бывало, что она плакала и одновременно безумно хохотала сквозь слёзы.