Селлитто разглядывал студию. Она казалась принадлежащей другому времени – шестидесятым годам. Стены были покрыты сотнями образцов татуировок: лица, религиозные символы, карикатурные персонажи, девизы, карты, пейзажи, черепа… Некоторые из них абсолютно бредовые. Несколько десятков фотографий пирсинга, который можно сделать здесь же. Некоторые рамки были прикрыты шторками. Селлитто догадывался, на каких частях тела находились украшения, и недоумевал, к чему такая скромность.
Место работы татуировщиков напоминало ему парикмахерскую с креслами для клиентов и табуретами для мастеров. На рабочем столе лежали машинки, бутылки и тряпки. На стене висело зеркало с приклеенными к нему приветствиями на полосках гуммированной бумаги и сертификатами Управления здравоохранения. Несмотря на то что при нанесении тату могла брызнуть кровь, студия выглядела идеально чистой. Запах дезинфекции был сильным, повсюду виднелись напоминания о необходимости чистить оборудование и проводить стерилизацию.
130 градусов Цельсия – твои друзья.
Гордон закончил давать советы и жестом пригласил Селлитто в заднюю комнату. Через занавеску из пластиковых бусин они прошли в административную часть студии. Здесь тоже было чисто.
Гордон достал бутылку с водой из мини-холодильника и предложил Селлитто, но тот не хотел ничего пробовать в этом заведении и покачал головой.
Владелец студии отвинтил пробку и отпил. Указал подбородком на дверной проем, где все еще раскачивались нити с бусинами.
– Вот чем мы стали.
Словно Селлитто был его лучшим другом.
– Тот тип в деловом костюме, – негромко продолжал Гордон, – любитель соколов. Видел, где его татуировка?
– На бицепсе.
– Да. Высоко. Легко спрятать. У него двое-трое детей или появятся в ближайшие годы. Учился в Колумбийском или Нью-Йоркском университете. Юрист или бухгалтер. – Гордон покачал головой, и его конский хвост закачался. – Раньше татуировки скрывали. Их носили плохие мальчики и девочки. Теперь накалывают галстук или браслет с брелоками. Ходит шутка, что кто-то хочет открыть тату-студии в торговых центрах и назвать их «Тат-доллары».
– Железки нужны для этого? – Селлитто указал подбородком на шпильки на лице Гордона.
– Заявить о себе нелегко. Звучит неубедительно. Извиняюсь – очень. Чем могу быть полезен, детектив?
– Я обхожу крупные студии. Пока что нигде не смогли помочь, но все советовали обратиться к тебе. Говорили, это самая старая студия в городе. И ты знаешь всех в тату-сообществе.
– Насчет самого старого – не знаю. Татуировка – я имею в виду современную в США, не племенную – определенно началась в Нью-Йорке. В Бауэри, в конце девятнадцатого века. Но в шестьдесят первом году, после вспышки гепатита, была запрещена. Легализовалась снова только в девяносто седьмом. Я нашел документы, свидетельствующие, что эта студия появилась в двадцатых годах – то еще было время. С наколкой ты был Мистером Личностью. Или Мисс, хотя женщины тогда редко делали наколки. Но все-таки делали. У матери Уинстона Черчилля была змея, кусающая себя за хвост.
Гордон заметил, что Селлитто не особенно заинтересовал этот урок истории, и пожал плечами. «Мое увлечение не твое увлечение. Ясно».
– То, что я хочу сказать тебе, секрет.
– Не беспокойся, чувак. Люди под иглами чего только не говорят мне. Нервничают и начинают молоть вздор. Я забываю все, что слышу. Амнезия, понимаешь. – Гордон нахмурился. – Ты здесь из-за кого-то, кто мог быть моим клиентом?
– Нет никаких причин думать так, но это возможно. Если покажем тебе татуировку, сможешь сказать нам что-то о том, кто ее сделал?
– Возможно. У каждого свой стиль. Отличия будут даже у двух мастеров, работающих по одному трафарету. Дело в том, как ты выучился работать, какой машинкой пользуешься, какими иглами. Тут тысяча вещей. Однако я ничего не гарантирую, хотя работал с мастерами со всех концов страны, бывал на съездах почти во всех штатах. Может, окажусь в состоянии тебе помочь.
– Ладно, вот она.
Селлитто полез в портфель и достал фотографию, которую отпечатал Мел Купер.
Гордон наклонился и, хмурясь, стал внимательно разглядывать снимок.
– Тот, кто это написал, знает свое дело – определенно мастер. Но мне непонятно это воспаление. Краски нет. Кожа распухла и стала шершавой. Сильно инфицирована. И никакого цвета. Он что, пользовался невидимой краской?
Селлитто подумал, что Гордон шутит, но тот объяснил: некоторые люди не хотят делать постоянно видимую наколку и колют специальный раствор, который остается невидимым, но проявляется под ультрафиолетом.