Войдя в телефонную будку и воровато оглядевшись, Олег вставил в прорезь аппарата пластиковую телефонную карточку и подрагивающим пальцем набрал домашний номер. На душе было муторно. Ему казалось, что его больше никогда в жизни не допустят к собственным детям. Что их увезли куда-то на край земли, за границу, и там они останутся навсегда. И Олег с замиранием сердца слушал долгие гудки. Но трубку сняли, и он услышал знакомый голос дочери:
- Але, это кто?
- Леночка! Здравствуй, милая! Это я - твой папа!
От сердца отлегло. Они дома, и сейчас он их увидит.
- А-а, папа.., - разочарованно протянула дочь.
И сердце Олега снова болезненно сжалось. Дочь с ним даже не поздоровалась. Неужели Зойка и детей настроила против него? Но Олег преодолел эту боль и, стараясь скрыть предательскую дрожь в голосе, спросил:
- Вы одни дома?
- Одни. А что?
- Ничего. Соскучился очень. Я сейчас зайду.
Он повесил трубку на рычаг, некоторое время постоял, не отпуская её. Обида душила его. Родная дочь разговаривала с ним неприязненно и, похоже, вовсе не обрадовалась появлению отца, которого не видела полтора месяца. А ведь перед отъездом в лагерь Лена висела у него на шее, сжимая её до боли своими рученками, и шептала в ухо, что будет очень скучать.
Олег поднялся по лестнице к своей квартире. В двери блестел никелированый кружочек ещё одного замка. Видно, Зойка добавила, чтобы защитить квартиру от несанкционированного вторжения выброшенного за порог мужа. Олегу было страшно нажимать кнопку звонка. Если дети решительно и однозначно настроены против него, он не представлял, как это переживет. Тронув пальцем кнопку, услышал короткую приглушенную трель. Дверь долго не открывали, и Олег собрался ещё раз позвонить. Но тут защелкали запоры, И тяжелая дверь приоткрылась. В образовавшуюся щель выглянула Леночка, лицо её было недовольным, даже сердитым. Враждебно посмотрев на отца, она все же отстранилась от щели и толнула дверь, впуская его внутрь.
Как она вытянулась за эти полтора месяца. Двенадцать лет всего девчонке, а уже отцу до плеча достает. А сын явно отстает в росте от сестры, так ему ещё только десять. Саша вбежал в коридор и остановился. Чувствовалось, что он рад видеть отца, только не знает, как себя вести. То ли броситься на шею, то ли, как сестра, продемонстрировать враждебность.
- Нас, между прочим, - язвительно сказала Лена, - по твоей милости во Францию не пустили.
И она подчеркнуто громко захлопнула наружную дверь.
- Да, - с обидой подхватил Саша, выбрал, наконец, линию поведения, из-за тебя тут остались.
- Явился - не запылился! - В голосе Лены явственно звучали Зойкины интонации. - Мог бы и вовсе не приходить!
Олег зажмурился, словно получил от дочери пощечину. Закрыл глаза рукой. Такой горечи и обиды он не испытывал никогда в жизни. Земля уходила из-под ног. Дыхание перехватило. И жить просто не стоило. Он почувствовал, как слезы наворачиваются на глаза, прожигая стиснутые веки. Не было сил их сдержать.
- Значит, правда, - прошептал он севшим голосом, дыхания не хватало, значит, правду... мама... сказала... Променяли... меня на поездку в Диснейленд...
Почувствовал, как слезы побежали по щекам. Слепо двинулся в сторону дверей, зажимая рукой глаза.
- Пап, ты чего? - растерянно спросила Лена. - Ну, пап. - Она всхлипнула. - Папа, не надо...
- Прости, дочка, - прошептал Олег и попробовал улыбнуться. Губы свело косоротой судорогой. Он боялся разрыдаться. - Ничего, я сейчас уйду.
- Папочка, не уходи! - закричал вдруг Саша и бросился к нему. Обнял, ткнулся носом куда-то в поясницу и заплакал в голос: - Не уходи, я тебя люблю...
И Ленка тоже, словно разрешение получила, зарыдала, обхватила длинными худыми руками, захлюпала в подмышку, заголосила:
- Останься... Не уходи больше... Зачем ты только нас бросил...
- Милые мои, - Олег уже не скрывал слез, - да как же я вас брошу? Ах, вы глупые мышата... Зачем же тогда новый замок ставить? Это, чтобы я не мог вернуться. Неужели вы думаете, что я могу от вас отказаться? Да никогда.
- Где же ты тогда был? - Лена плакала уже не так громко.
- Где попало, - ответил Олег, размазывая по лицу скользкие слезы. Ему уже было легче. - Никому не пожелаю быть бездомным.
- Ты ведь больше не уйдешь? - спросила Лена, тоже размазывая слезы и шмыгая носом.
- Я бы рад остаться с вами навсегда, - Олег тяжко вздохнул, сел на длинный полированный ящик для обуви, прижал к себе детей, - да только не позволят мне этого.
- А мы маме скажем, чтобы она обратно пустила, - предложил Саша.
- Это все из-за этого дядьки Васьки, - поняла более старшая и сообразительная Лена. - Он такой жирный, такой противный, как жаба. И руки вечно у него какие-то мокрые. И смотрит, как рыба из аквариума.
- Ага, - подхватил Саша, легко переходя от слез к веселью, - уставится вот так, - он надул щеки, выпучил глаза и передразнил: - Ну, будете плохо себя вести, шоколадки не дам. Больно нам нужны его шоколадки, у нас и своих полно.
- А телохранителей его видели? - спросил Олег, постепенно успокаиваясь.
- Мы их зовем Бивес и Бадд-Хед, - хихикнула Лена, тоже успокоившись, такие же болваны. Жвачку жуют и не говорят, а хрюкают. И ржут, как кони.
- Вот они-то меня к вам и не пускают, - объяснил Олег. - Потому и остаться с вами не могу. Понимаете, - он снова прижал к себе притихших детей, - мама меня разлюбила и полюбила дядю Васю. Поэтому я должен был уйти.
- А мы-то тебя не разлюбили! - воскликнул Саша.
- И я вас не разлюбил, мои хороший, - Олег снова тяжело вздохнул. - Но не могу же я с мамой драться? Она не хочет, чтобы я с вами жил. Как мне поступить? Она вон даже не хочет, чтобы я с вами виделся. Я даже не знал, что дядя Вася вас в Евродиснейленд хочет свозить, а она говорит, будто я вас туда не пускаю. Ну как я вас могу куда-то не пустить? Схватить и не отпускать, что ли?
- Нет, она говорит, что ты разрешение на выезд подписать не захотел, сказала Лена.
- Какое разрешение? - удивился Олег. - Впервые слышу. Что ещё за разрешение?
- Ну, когда дети едет за границу, - стала объяснять дочь, - то мама и папа, если с ними не едут, должны написать разрешение и заверить его у этого, ну, как его...
- У нотариуса? - догадался Олег.
- Вот, у него, - подтвердили Лена и Саша в один голос. - А ты правда не знал?
- Правда, - заверил Олег. - Хотя странно. У мамы полно знакомых нотариусов, шутя ей любую бумажку сварганят...
Он и не думал настраивать детей против матери. Это было бы неправильно. В конце концов, она о них заботится, кормит их и обстирывает. Наоборот, он стремился сгладить ситуацию, приучить детей к мысли, что теперь жизнь семьи устроена по-другому. Он ведь может с ними встречаться днем, не раздражая маму своим присутствием. Значит, не будет скандалов, больно ранящих детскую психику.
Саша с Леной его поняли. И те полтора часа, которые Олег провел с ними, словно вдохнули в него новые силы. Он почувствовал, что нашел опору в жизни. Ему есть для кого жить и работать.
МЕРТВЫЕ НЕ ПОХМЕЛЯЮТСЯ
Олег приехал в Глубокий Источник рейсовым автобусом, в самом добром и радостном расположении духа пришел на ферму, а там - плач и стенание. Умер дядя Вова. Старый алкаш лежал на грязном бетонном полу и равнодушно смотрел из-под полуприкрытых век в заплатанный рубероидом потолок. Седая колючая щетина поблескивала на ввалившихся щеках. А морщины лица стали ещё глубже и резче. Только лоб разгладился, хотя шире от этого не стал. Нижняя челюсть отвисала, и в разинутом рту тускло желтели редкие пеньки - все, что сохранилось от зубов. Охранники Чингиз и Миша-Махмуд опасливо держались в стороне и к покойнику старались не приближаться.
Только Инка сидела рядом на расшатанной табуретке и расшатывала её ещё больше, качаясь из стороны в сторону. Чтобы не упасть, она широко расставила ноги, задрав подол затасканного трикотажного платья чуть не до живота. Можно подумать, устроила небольшой прощальный стриптиз. Но при этом она громко причитала, ероша волосы у себя на голове. Наверное, в детстве видела нечто подобное и считала этот ритуал обязательным.