Он разглядывал здание уже несколько минут, когда в одном из окон верхнего этажа мелькнуло и снова скрылось чье-то бледное лицо. Не успел Ребус подумать, что это, вероятно, блик на стекле, как входная дверь особняка распахнулась. Какая-то женщина сбежала по ступенькам широкой лестницы и устремилась к нему по подъездной дорожке. Ее лицо скрывали растрепавшиеся на ветру волосы. Вдруг женщина споткнулась и с размаху упала на колени. Ребус бросился вперед, чтобы помочь ей встать, но при его приближении она быстро вскочила. Не обращая внимания на ободранные колени и прилипшие к ним камешки, женщина подняла с дорожки радиотелефон, оброненный при падении.
— Не подходите! — выкрикнула она. Когда женщина отбросила с лица волосы, Ребус узнал Жаклин Бальфур. Казалось, хозяйка усадьбы уже пожалела о вырвавшихся у нее словах, так как умиротворяющим жестом подняла руки. — О, извините меня, я не хотела… Скажите скорее, сколько вы хотите?!
Только теперь Ребус понял, что эта убитая горем женщина считает его похитителем своей дочери.
— Миссис Бальфур, не волнуйтесь! — сказал он, в свою очередь поднимая руки. — Я из полиции.
Они уселись на нижней ступеньке крыльца. В конце концов Жаклин Бальфур успокоилась и перестала судорожно всхлипывать. В дом она Ребуса не пригласила — должно быть, ей не хотелось снова оказаться во власти этого мрачного строения. Жаклин все твердила: «Извините, извините…», а Ребус все повторял, что это он должен извиниться за внезапное вторжение.
— Я просто не подумал, — сказал он. — То есть не подумал, что дома кто-то есть.
Жаклин Бальфур была не одна. В какой-то момент в дверях показалась женщина-констебль, но хозяйка твердо сказала ей: «Уйдите, ладно?», и та исчезла. Ребус спросил, не уйти ли ему, но Жаклин покачала головой.
— Вы пришли, чтобы сообщить мне какие-то новости? — спросила она, возвращая Ребусу его носовой платок. Платок был мокрым от слез — слез, причиной которых был он.
— Оставьте себе, — сказал Ребус, и Жаклин сложила платок пополам и еще раз пополам, потом развернула, потом снова принялась складывать. Своих разбитых коленей она по-прежнему не замечала, хотя, садясь, зажала между ними юбку.
— Нет, никаких новостей у меня нет, — негромко сказал Ребус, но, увидев, как изменилось ее лицо, поспешно добавил: — Впрочем, кое-какая зацепка, кажется, появилась. В поселке…
— В поселке?…
— В Фоллзе…
— Какая зацепка?!
Ребус уже пожалел, что завел этот разговор.
— Честно говоря, я пока не имею права об этом говорить… — сказал он. Стандартная отговорка, к тому же Ребус знал, что здесь она вряд ли сработает: стоило миссис Бальфур сказать словечко мужу, и он все узнает непосредственно у начальника полиции. Но даже если Джон Бальфур этого не сделает или по каким-то причинам решит скрыть от жены известие о странной находке, пресса вряд ли будет настолько тактична, чтобы щадить чувства матери.
— Скажите, Филиппа не коллекционировала кукол? — спросил Ребус.
— Кукол?… — Жаклин Бальфур снова принялась вертеть в руках изящный радиотелефон.
— Одна женщина из деревни нашла у водопада куклу.
Миссис Бальфур покачала головой.
— Нет, моя дочь никогда не увлекалась куклами, — сказала она тихо, словно ей вдруг пришло в голову, что каждая нормальная девочка должна играть в куклы, и тот факт, что Филиппа этого не делала, достаточно красноречиво характеризует ее родителей.
— Возможно, это пустяк, не имеющий никакого отношения к делу, — добавил Ребус.
— Возможно, — промолвила Жаклин Бальфур несколько секунд спустя, заполняя возникшую паузу.
— А мистер Бальфур сейчас дома?
— Он вернется позже. Муж сейчас в Эдинбурге. — Она посмотрела на телефон. — Никто ведь не позвонит, правда?… Друзья и партнеры Джона… Их просили не звонить, чтобы не занимать линию. И родственников тоже… Линия должна быть свободна на случай, если они позвонят. Но они не позвонят. Я знаю, что они не позвонят.
— Вы думаете — Филиппу не похитили?
Жаклин Бальфур отрицательно качнула головой.