— Что с ним случилось? — спросил Ребус.
— Похоже на сердечный приступ… Гости решили немного размяться после ужина; некоторые вышли на галерею и встали у перил. — Девлин показал пальцем наверх. — Внезапно он побледнел и перегнулся через перила. Те, кто стоял рядом, решили, что его просто тошнит, но он вдруг обмяк, и вес увлек его вниз.
Ребус посмотрел на мраморный пол. На нем алело смазанное кровавое пятно, которое еще не успели смыть. У стен группами по два — по три человека стояли гости; некоторые вышли на улицу и остановились на лужайке, дымя сигаретами, и негромко обсуждали пережитое потрясение.
Когда Ребус снова повернулся к Девлину, ему показалось, что старый профессор пристально рассматривает его, словно какое-то заспиртованное чудище из Кунсткамеры.
— Вам не плохо? — спросил Девлин и, когда Ребус отрицательно покачал головой, добавил: — Вы были очень дружны, как я понял?…
Ребус не ответил. К ним подошел Сэнди Гейтс, на ходу вытирая потное лицо чем-то похожим на салфетку с обеденного стола.
— Ужасно, ужасно… — проговорил он. — Да и вскрытия, скорее всего, тоже не избежать.
Мимо пронесли на носилках тело, упакованное в пластиковый мешок и накрытое простыней. Ребус подавил в себе желание остановить санитаров и расстегнуть «молнию»: будет лучше, если он запомнит Конора Лири живым, веселым человеком, с которым они столько раз вместе выпивали.
— Он произнес замечательную речь! — сказал Девлин. — Это была своего рода всемирная история человеческого тела, начиная с теории о вместилище божественного духа и заканчивая Джеком-потрошителем в качестве гаруспика.
— В качестве чего? — не понял Ребус.
— Гаруспиками назывались древнеримские предсказатели, определявшие волю богов по внутренностям животных.
Гейтс рыгнул.
— Я не понял и половины из того, что он говорил, — сказал он.
— Половины не понял, половину проспал, — с улыбкой заметил Девлин. — Лири ни разу не запнулся, хотя у него не было даже конспекта, — добавил он с восхищением. Потом его взгляд снова остановился на галерее первого этажа. — Грехопадение человека — вот что он выбрал отправной точкой своей лекции… — Девлин полез в карман за носовым платком.
— Возьмите, — буркнул Гейтс, протягивая ему свою салфетку.
Девлин громко высморкался.
— Да, начал с грехопадения, — сказал он. — А закончил падением. Выходит, Стивенсон был прав.
— В чем?
— Он назвал Эдинбург «городом-утесом». И похоже, головокружение здесь не редкость.
Ребусу показалось — он знает, что имеет в виду Девлин. Город-утес… город, каждый из жителей которого понемногу опускается все ниже и ниже — медленно, незаметно, но неуклонно.
— Еда тоже была ужасная, — сказал Гейтс таким тоном, словно ему хотелось, чтобы Конор Лири погиб после хорошего ужина. Ребус, впрочем, знал, что сам Лири был бы с ним согласен.
Потом он вышел на улицу и, заметив среди курильщиков доктора Керта, присоединился к нему.
— Я пытался тебе дозвониться, — сказал Керт, — но ты уже ехал сюда.
— Мне позвонил профессор Девлин.
— Да, он говорил. По всей видимости, он почувствовал, что тебя и Лири связывают особые узы…
Ребус только кивнул.
— Он ведь был очень болен, знаешь ли… — Голос Керта звучал, как всегда, невыразительно и сухо, словно он диктовал стенографистке. — Сегодня, после того как ты уехал, он много говорил о тебе…
Ребусу сдавило горло, и он откашлялся.
— И что же Лири про меня говорил?
— Что иногда ты представлялся ему испытанием, ниспосланным свыше. — Керт стряхнул пепел с сигареты, и его лицо на мгновение озарилось вспышкой синеватого света от полицейской мигалки. — Он говорил это со смехом.
— Он был моим другом, — сказал Ребус. «А я его бросил…» — добавил он мысленно. За свою жизнь он оттолкнул немало дружеских рук, оставил немало друзей, предпочтя им уединение и кресло у окна в темной гостиной. Порой Ребус убеждал себя в том, что поступает так ради их же блага. Люди, которых он допускал в свой мир, зачастую страдали, иногда даже погибали, но дело было не в этом. Взять хотя бы Джин… Интересно знать, чем все это закончится? Готов ли он разделить себя с кем-то посторонним? Готов ли посвятить ее в свои тайны, позволить заглянуть в свой внутренний мрак?… Ребус не был в этом уверен. Те, давнишние разговоры с Конором Лири походили на исповедь; именно перед священником он раскрывался полнее, чем перед кем бы то ни было — перед женой, дочерью, любовницами… Но Лири больше не было: он умер и, вне всякого сомнения, отправился прямо в рай. Впрочем, Ребус ни секунды не сомневался, что и в раю Лири сумеет перевернуть все вверх дном и ввязаться в ожесточенный спор с ангелами, вот только «Гиннесса» на небесах никто ему не поднесет.