В полночь бойцы поняли, что фронт близко. Дорога была запружена войсками, машинами, обозами, по обе стороны шоссе стояли какие-то огромные черные ящики. Подойдя ближе, бойцы разглядели танки. Какой-то танкист в черном комбинезоне, видно командир, говорил кому-то вполголоса:
— Я не получил приказа занимать этот участок. Мне приказано выйти в Селижары.
— Выполняйте то, что приказываю вам я.
— Есть! По машинам!
Танки зачихали моторами и двинулись куда-то в сторону, осыпая полковую колонну сухой снежной пылью.
Встретились несколько саней с ранеными. Кто-то из колонны спросил:
— Ну как там дела, братцы?
Один раненый, у которого из-под ушанки белели бинты, оперся на локоть, ответил, пересиливая боль:
— А вот пойдешь — понюхаешь…
— На левом фланге наши прорвали фронт и гонят фашистов,— откликнулся с других саней молодой, веселый голос.
На третьих санях лежали двое, закутавшись с головой в шинели. Один сидел, раскачиваясь и постанывая. «О-о-ох, о-о-ох!» — вырывалось из его груди. От раненых тянуло пороховым дымом и запекшейся кровью.
Полк остановился в густом лесу. Моргунова вызвали к комбату. Люди удивленно спрашивали друг друга: «Куда же это нас? Что с нами будут делать?» Но на фронте не объясняют, а отдают приказы, которые надо выполнять.
Еще около часа батальон петлял по лесу. Рота Моргунова расположилась на отдых, выставив боевое охранение. Людям запретили курить и разговаривать.
Где-то за лесом взлетали ракеты, и зеленые вспышки озаряли черные стволы деревьев. Слышна была пулеметная стрельба. Иногда с гулким звоном била батарея, и где-то далеко-далеко ухали глухие разрывы.
Люди сидели под деревьями на снегу. Никто не дремал, все чувствовали, что здесь фронт, и были собранны и настороженны. Абдулаев ходил с Моргуновым по расположению роты, отбирал бойцов.
— Еремеев, Слободянюк, Разгуляев, Митяй…
Вызванные вскакивали на ноги, присоединялись к Абдулаеву.
Возле Тимка Абдулаев задержался на секунду, обернулся к Моргунову:
— Беру.
— Я бы не советовал.
— Ничего. Пускай приучается.
Абдулаев похлопал Тимка по плечу и слегка подтолкнул его в сторону, где стояли отобранные бойцы. Тимко молча стал возле них, поправил за спиной автомат. Марко подошел к нему, плачущим голосом спросил:
— А как же я?
В темноте его сгорбленная фигурка была сиротливой и одинокой.
— Почаще земле кланяйся,— засмеялся Тимко.
Марко повернулся, побрел на свое место, и тогда сердце у Тимка сжалось. Он догнал товарища и тихо сказал:
— Ты береги себя, Марко.
Марко засуетился, вынул что-то из бокового кармана.
— Возьми, это мне мать на дорогу дала. Вишневые косточки свячёные. Заговор от пули.
— А тебе?
— У меня еще есть.
Тимко понюхал три маленьких шарика, положил в карман.
— Беевой горой пахнут,— сказал он, улыбнувшись.
— Что-то ты очень веселый, Тимко…
— На масленицу родился,— блеснул белыми зубами Тимко и, пожав Марку руку, побежал к группе, что выстраивалась между деревьями.
Группу вел Абдулаев. Десять человек надели белые маскхалаты.
— Где шалтай-болтай? — набросился Абдулаев на Тимка.
— С земляком прощался!
— Получай халат.
В придачу к оружию, имевшемуся у бойцов, выдали ножи в брезентовых чехлах.
«Гм. Видно, на какую-то веселую свадьбу идем»,— подумал Тимко, прицепляя нож к поясу.
Моргунов вывел их на опушку леса и, собрав в кружок, шепотом сказал:
— Вот так, ребятки, приказано вам добыть «языка».— Он посмотрел на часы.— Половина второго. Вы должны здесь быть через три часа… с «языком». Ясно? Идите.
Бойцы один за другим вышли из лесу.
По редким выстрелам Абдулаев определил, где расположены немцы. Проскользнули мимо них. Впереди была Старая Торопа, и Абдулаев рассчитывал взять «языка» там. Положение создалось такое, что их батальон, как сообщил перед выходом на задание Моргунов, оказался у немцев в тылу,— таким образом, фронт противника был только на восточной окраине Старой Торопы, и там слышалась вялая стрельба,— видимо, лишь для порядка.