— Летом я тебе утку подстрелю. Самую жирную,— пообещал Денис и даже глазом не моргнул.
Сергий молчал, он прекрасно знал, что Денис врет и никакой утки ему не даст.
Вечерело. Солнце повернуло на запад, купаясь в дымчатых облаках; ветер стих, степные просторы словно сузились. Крадущиеся черные тени сбегались отовсюду так быстро, что скоро совсем не стало видно ни степи, ни дороги, по которой шли быки. Наконец в темноте, где-то вдали, показалось огненное зарево.
— Чупаховка,— протянул туда руку Сергий.
— Сколько еще ехать? — поинтересовался Дорош. Он почувствовал голод и расположился на возу перекусить.
— Часа два.
Дорош, развязав торбу, сразу заметил, что парни ели без него, и это неприятно его удивило: «Сторонятся. Ничего, привыкнут». Дорош положил торбу на колени и весело крикнул слова старой сказки, знакомой еще с детства:
— Кто в лесу и кто за лесом — все ко мне на ужин!
Сергий отказался, а Дениса как на крыльях принесло. Он с удовольствием уплетал предложенную Дорошем еду и сочувственно, даже с некоторым сожалением приговаривал:
— Жаль, вы так поздно приехали. Если бы зимой — бабахнул бы я вам зайца на шапку…
Сергий отозвал Дениса в сторону, схватил за ворот:
— Ты что же это, собачья требуха, все село позоришь? Мало тебе моего сала, так ты еще к человеку прилепился жевать, чтоб у тебя язык скрутило. Ведь мы его к себе на обед не приглашали, а он нас пригласил, и тебе не стыдно было идти?
— Стыдно чужую жену любить, и то любят, а святого хлеба кусочек попросить не грех.— Денис вырвался из цепких рук Сергия и побежал к своему возу.
А Сергий не мог успокоиться, и впервые ему в голову пришла мысль, что, может, и вправду не все в жизни так, как ему представляется. «Вот ведь Дорош хоть и горожанин, да, видишь, поделился хлебом-солью, а мы, деревенщина, под полой свое сжевали. Вот и разбери…»
Наконец добрались до Чупаховки. Петляя меж плетнями, выехали на главную улицу, которая вела к заводу. Тихо. В проулках густая, как деготь, тьма. Чем ближе подъезжали к заводу, тем отчетливее доносился шум машин, все ярче разгорались огромные, запорошенные угольной пылью окна; со двора, обнесенного высоким забором, веяло острым запахом жома и медовой подгорелой патокой. В проулках встретилось много подвод, нагруженных жомом. На них сидели мужики — одни разговаривали между собой, другие, опершись ногами о дышло, дремали, сморенные усталостью.
У заводских ворот светло как днем. «Вот где с девками гулять. Все насквозь видно»,— с упоением подумал Денис. Дорош постучал в окошко проходной, оно открылось, и из него высунулась чья-то голова.
— Пропуск есть? — сурово спросила она, пыхнув махорочным дымом.
Дорош замялся: пропуска у него не было, но тотчас подумал, что в таких случаях самое главное — смелость и находчивость, и грубо ответил:
— Есть. Открывай.
— Давай сюда бумажку.
Дорош подошел совсем близко к окошечку, так, что на него упал свет, поправил очки:
— Вы что, не верите мне?
Охранник внимательно посмотрел на Дороша и, рассудив, очевидно, что он заслуживает полного доверия, крикнул кому-то во двор, чтобы открыли ворота.
Ворота распахнулись, и трояновцы беспрепятственно въехали на заводской двор. «Ну, через первую линию обороны прорвались»,— с облегчением вздохнул Дорош, но радость его оказалась преждевременной: двор, как на ярмарке, был забит возами. Люди, собравшись небольшими группами, вели скучные, долгие беседы, только бы не проспать очередь, а если, не выдержав, засыпали, другие потихоньку втискивались, чтобы быстрее добраться до ям с жомом. Некоторым это удавалось сделать незаметно, но чаще их обнаруживали, и тогда в темноте раздавался тревожный крик:
— Никифор! Сюда!
Трещали возы, сопели быки, мужики матерились, выброшенный из очереди тихо ругался:
— Погоди, и тебе так придется, бычий хвост…
— Ты у меня поговори, вот отцеплю люшню…
— Придешь к нам подсолнечное масло бить, мы из тебя и надавим жмыха…
— Ты слышишь, Никифор, еще и огрызается? Незаконно втерся, да еще грозит.
— А ну, заткни глотку! — густым басом отзывался из темноты Никифор.— А то как вырву из ярма занозу…
Сергий, слушая эту перебранку, сокрушенно вздохнул и безнадежно махнул рукой:
— Рассупонились не меньше как на двое суток…
— Что ж поделаешь? Пойдем, поищем начальство. Может, что и выклянчим,— подбадривал его Дорош.
В кирпичном двухэтажном здании, где размещались все службы, было темно. Только они переступили порог и вошли в коридор, дед-сторож, спавший на лавке, вскочил и решительно загородил дорогу:
— Вам куда?
— Нам бы из дирекции кого,— объяснил Дорош.
— А кого вы теперь найдете — полночь уже.
— Может, хоть кого-нибудь. Ну хотя бы начальника цеха.
— Говорю вам — нет никого. У нас работа в восемь часов заканчивается.
В это время по коридору шел рабочий в засаленной кепке и фуфайке. Услышав разговор, он повернулся к Дорошу и сказал, что в пятой комнате слева засиделся «зам»: «Чешите скорее, пока не убежал».
Дорош быстро нашел комнату и тихонько постучал в дверь, но никто не отозвался. Дорош постучал сильнее, но за дверью продолжали молчать. Тогда Дорош потянул дверь к себе и вошел в маленькую комнату, слабо освещенную лампочкой с абажуром из газеты. Вслед за ним вошел и Сергий. За столом, склонив голову набок, лысый человек что-то писал, не обращая внимания на вошедших. Лицо его не было ни суровым, ни приветливым, ни злым, ни добрым,— как у человека, занятого очень важной работой. Дорош сел на стул и стал ждать. Сергий, сняв шапку, стоял у двери. Прошла минута, другая, «зам» все шевелил губами и писал. Тогда Дорош поднялся и громко сказал:
— Товарищ, мы, конечно, понимаем, что уже поздно, что вы заняты, но у нас очень серьезное дело.
«Зам» даже не шелохнулся.
— Может, он глухой? — предположил Сергий.
«Зам» поднял голову и зарычал низким басом:
— Если вы безотлагательно не выйдете из кабинета, я сейчас же позвоню Родиону, и он вас выгонит в шею. Прием давно закончился.
— У нас очень важное дело.
— Еще раз повторяю…
— Что вы повторяете? — вспыхнул Дорош.— Вы не князь, мы не слуги. Давайте говорить по-деловому.
«Зам» вышел из-за стола, прищурил на Дороша близорукие глаза, снова сел за стол и грубо спросил:
— Чего вы хотите?
— Нам нужен жом. То, что нам положено, мы уже вывезли, теперь просим добавочно. Со скотом у нас дела плохи.
Подперев голову рукой, «зам» молчал. Дорош ждал, что будет дальше.
Сергий вытянулся у двери и нетерпеливо переступал с ноги на ногу. Молчание продолжалось так долго, что он не выдержал:
— Значит, пускай скотина пропадает? — Он подошел крадущимися шагами к столу, крепко сжав в руке черемуховое кнутовище.— Ишь разъелся на патоке, хоть в плуг впрягай.
Потом надел шапку и, грохнув дверью, вышел из кабинета. Этим он чуть не испортил все дело. «Зам» вскочил как ошпаренный и так раскричался, что невозможно было его унять. Наконец он остыл и выписал Дорошу под расписку две тонны жома. Дорош схватил накладную и опрометью выскочил во двор. В темном углу он нашел взволнованного Сергия, который прошептал ему:
— Вы, Валентин Павлович, только не сердитесь. Наши подводы в дальнем углу двора стоят. Мы уже с Денисом их нагрузили.
— Как нагрузили? А накладная?
Сергий похлопал по стволу Денисовой винтовки, висевшей у него за плечами.
— Вот наша накладная.
— Вы что, сдурели?
— Да вы не волнуйтесь, мы без грубостей… Просто я взял у Дениса ружье и на глазах у сторожа провел подводы к жмыховым ямам. Резервным. Теперь главное — прорваться в воротах.
— Веди.
Миновали огромные, длинные, словно улицы, склады, пересекли узкоколейку, долго петляли между высокими штабелями дров. Под самым забором что-то зашевелилось, и из темноты выступил Денис, внимательно в них вглядываясь. В руке он крепко сжимал занозу.
— Думал, чужие. Ну, поехали, что ли?
Он подошел к быкам, всунул занозу в ярмо, она тихо зазвенела.
— Давайте. Быстрее!
Понукая быков, стали выбираться со двора, благополучно объехали склады, проскрипели мимо черной реки подвод, которые ждали своей очереди.
— Вот кому счастье,— завидовали мужики.— Люди уже домой поехали, а мы тут, верно, до всемирного потопа сидеть будем.
Сергий хвастливо шепнул Дорошу:
— Главное — ворота проскочить, а тогда — ищи ветра в поле.
— Ох, как бы нам не намылили шею!..
— Что вы, Валентин Павлович, да у таких басурманов и украсть не грех.
Через несколько минут трояновцы пристроились к каким-то подводам и выбрались со двора.