В первый раз с момента их неожиданного воссоединения они так долго оставались в обществе друг друга. Кларисса настояла, чтобы Джеймс сопровождал ее верхом, а не в карете. Позже, когда они вынуждены были заночевать в дороге, она на всю ночь заперлась в своей комнате. Кларисса обнаружила, что ей не хватает расстояния, которое до сих пор, по счастью, разделяло их.
— Кларисса, вспомните о блокаде. Кроме того, важно, чтобы нас не заметили. На таком судне мы привлечем меньше внимание, чем на более комфортабельном, — натянуто сказал он.
— Скажите прямо: я правильно поняла, что команда на судне — преступный сброд? — Кларисса старалась держаться прямо: туго перетянутая грудь затрудняла дыхание. Где-то внутри себя она ощущала, как ее переполняют противоречивые чувства. Гнев? Страх? Наверняка было что-то еще. Что-то, о чем не хотелось думать.
— Как вы себя чувствуете? — спросил Джеймс, прислонившись к стене и скрестив руки на груди.
Кларисса старалась дышать ровно, перетягивающая грудь повязка натирала ей кожу.
— К чему этот вопрос? Конечно, нехорошо. Вы подвергаете опасности мою мать, отрываете меня от дома. — Она встала со стула, прислонилась головой к шершавому дереву стенки и попыталась глубоко вдохнуть. — Джеймс, у меня такое чувство, что за время, пока мы не виделись, вы очень поглупели.
До нее смутно донеслись звуки шагов, потом его руки обхватили ее, вытащили льняную рубашку из корсета и скользнули под мягкую ткань.
— Что вы делаете? — возмутилась Кларисса и начала бить его по рукам, чтобы освободиться.
Джеймс покрутил ее и быстро вытянул бандаж, с большой ловкостью поворачивая ее тело.
— Когда я спросил, как вы себя чувствуете, я имел в виду физическое состояние. Это, — он поднес к ее глазам зажатую в руке полоску ткани, а потом отшвырнул ее на пол, — медленно удушало вас.
Кларисса смотрела на ткань, лежащую на полу, и с наслаждением вдыхала соленый морской воздух.
— Я сожалею, — просто сказала она, не в силах взглянуть на Джеймса.
— О чем, Кларисса? — спросил он, мягко взял ее за подбородок и заглянул в глаза.
Его прикосновение было совсем таким, как раньше: твердым, но нежным.
— Это было так давно, а я снова чувствую то же самое.
Джеймс взял ее лицо в ладони, поедая глазами.
— Это вы о ссоре? Да, с тех пор прошло много времени, но я отчетливо помню все.
Кларисса отпрянула и прижалась к грубому дереву спиной. Близость Джеймса пробудила в ней чувства, грозившие сокрушить ее.
— Ссора всегда дело двоих...
— Кларисса, — прервал он и приложил палец к ее губам, — пожалуйста, у меня нет желания сражаться с вами. То, что случилось в прошлом, осталось в прошлом. — Он убрал палец и отступил назад, жестом предложив Клариссе сесть на стул, а сам лег на койку.
Ей вдруг стало не хватать ощущения от его прикосновения, и она возненавидела себя за это. Нельзя терять время, пока ее мать в опасности. И Джеймс был, по всей вероятности, единственной гарантией ее безопасности. Дюран и остальные бандиты не производили впечатления тех, обещаниям которых не причинять Изабелле вреда в том случае, если Кларисса выполнит их задание, можно было верить.
Чтобы все закончилось хорошо, ей нужна помощь Джеймса.
Однако произошедшие в нем перемены тревожили Клариссу: теперь он был способен оставаться невозмутимым, не терять благоразумия в ее присутствии. Или ее больше смущала собственная реакция на него?
Она смотрела, как он закинул руки и пристроил голову на переплетенных пальцах.
— А что сейчас? — спросила Кларисса и внезапно отчетливо поняла, что ей необходимо обдумать многое — не только их общее прошлое.
Джеймсу казалось, что он ритмично раскачивается взад-вперед вместе с движением волн под ними.
— Когда мы прибудем в Дувр, то сразу сядем в карету и поедем в лондонский дом Беннеттов. На дорогу уйдет не более двух дней. Вы начнете писать портрет не позже чем через...
— Вы не поняли меня, — прервала его Кларисса, заправляя рубашку в брюки. — Я имела в виду, как вы оказались в такой ситуации, на службе у таких людей?
Джеймс опустил одну ногу в сапоге на пол.
— Зачем вам это знать? — Он перевел на нее взгляд.
— Зачем? — недоуменно повторила Кларисса. — Хоть вы и разбили мне сердце, но когда-то вы, Джеймс, были человеком чести. — Она изо всех сил старалась оставаться спокойной. — Должно быть, я любопытна, вот и все. Зачем сыну британского пэра связывать свою судьбу с такой компанией?
Джеймс снова уставился в потолок.
— Я разбил ваше сердце? Так вам это помнится? — тихо произнес он.
— Как еще я могла воспринять это? Отец разорвал узы брака, завел себе любовницу, заставив мою мать невыразимо страдать. А вы отказались поддержать нас в тот момент, который, вероятно, был самым тяжелым в нашей жизни.
— Вас невозможно было заставить прислушаться к голосу рассудка, — прервал он ее жестко, но с горечью.
Кларисса тяжело вздохнула.
— И я не сомневаюсь, что вы не будете слушать голос рассудка сейчас, — добавил Джеймс, резко спустил ноги с койки и встал. — Я уже сказал, что у меня нет желания ссориться с вами. Как я пришел к тому, что начал работать на «Монахов», — для вас не имеет значения. Напишите портрет, чтобы вы могли вернуться в Париж к вашей матери. Это все, о чем вам надлежит думать.
Он схватил единственный фонарь, освещавший каюту, и пошел к двери.
— Куда вы идете и почему забираете единственный источник света? — спросила Кларисса — голос выдавал ее волнение.
Джеймс обернулся, бросив на него тяжелый взгляд.
— Я иду, чтобы раздобыть ножницы, и не хочу, чтобы вы светом привлекли к нам внимание сторожевых кораблей.
— Погодите, зачем вам нужны ножницы?
— Для ваших волос.
Он закрыл заслонку фонаря, вышел за порог и захлопнул за собой дверь.
Кларисса схватила стул и швырнула ему вслед, повествовав удовлетворение от звуков, с которыми старое дерево разваливалось на части.
Джеймс взбежал по узким ступенькам на верхнюю палубу и с облегчением подставил лицо порывам соленого ветра. Каюта внизу была наполнена душистым ароматом Клариссы. Даже сейчас он дразнил его ноздри и до болезненности обострял все чувства.
Капитан был на мостике. Джеймсу не хотелось сейчас разговаривать с ним, он повернул в другую сторону и по пути на корму удачно обошел нескольких матросов. Глядя на темнеющее небо и море внизу, Джеймс угрюмо признавался себе, что общаться с Клариссой становится гораздо труднее, чем он вначале представлял себе. Хотя с тех пор, как они расстались, прошло много времен и, она, как никто, задевала его за живое. Огонь в ее глазах, обида в голосе заставляли его страдать как прежде. Его первым побуждением было ответить со страстью и пылом, не думая о последствиях, не загадывая, что из этого выйдет.
Пошел затяжной дождик, но Джеймс не искал убежища, а потому остался стоять у поручня. Влага мед ленно проникала сквозь одежду, но он не уходил, надеясь, что дождь смоет ощущение ее близости. Он сгибал и разгибал пальцы, на кончиках которых сохранялось ощущение ее шелковой кожи. Джеймс готовил себя к ее бурной реакции, но как быть с ее запахом? С прикосновениями к ней? С мягким телом под его пальцами, когда он выдергивал рубашку из-под ее жилета и разматывал повязку, стягивающую грудь? Все случилось слишком быстро.
Дождь начал хлестать все сильнее, усилившийся ветер свирепо набрасывался на него. Он забыл, каково это — быть е Клариссой. Когда-то она отзывалась на все его мысли, они порой не знали, кто первый начинал высказывать мысль и кто ее заканчивал. А потом она лишила его всего этого.
Судно начало раскачиваться, погружаясь в волны и выпрыгивая. Джеймс крепче ухватился за поручни и широко расставил ноги, чтобы не терять равновесия на уходящей из-под ног палубе. Нет никакого смысла возвращаться к прошлому, угрюмо думал он. Джеймс бесчисленное количество раз проделывал это после того, как Кларисса покинула Лондон и переехала на континент. И всегда это заканчивалось одним и тем же: разбитым сердцем. Джеймсу не осталось ничего, кроме работы на «Молодых коринфян». Когда-то она отказалась выслушать его. Если Богу будет угодно, на этот раз она его не подведет. Он надеялся, что ее любовь к матери сильнее, чем та, в которой она когда-то призналась ему.