– Ищем, – неопределенно отозвался Панкратов. – Спасибо за кофе. Вы случайно не обратили внимания, какие часы были у Сорокина?
– Случайно обратила. «Картье». Механизм швейцарский, корпус и браслет из белого золота. Стоят тридцать две тысячи долларов.
– Сколько?! – поразился Панкратов. – Откуда вы знаете?
– А я перечисляла деньги за эти часы. В «Петровский пассаж». Потом ездила за ними. Сергей Анатольевич велел купить три пары. Одну себе, вторую директору «Туласпирта», у него был день рождения, пятьдесят лет. А кому третью – не знаю.
– Когда это было?
– С год назад. Сейчас скажу точно… – Она пощелкала клавишами компьютера: – В июле прошлого года, тринадцатого числа. И номера всех трех пар есть.
– Сделайте распечатку, – попросил Панкратов.
Вернувшись в Тулу, он связался с Зональным информационным центром МВД и распорядился сделать запрос во все ломбарды и комиссионные ювелирные магазины, не сдавал ли кто-либо часы фирмы «Картье» с такими-то серийными номерами. Ответ пришел неожиданно быстро: неделю назад такие часы были приняты на комиссию магазином на Старом Арбате и выставлены на продажу по цене двадцать четыре тысячи долларов. Но через два дня продавец забрал часы. Данные о нем остались в компьютере магазина. Продавцом был житель деревни Парашино Гудков.
Когда Панкратов приехал в райотдел, куда милицейской повесткой был вызван Гудков, тот уже ждал в дежурной части, примостившись на краешке дубовой скамьи и держа на коленях старый рюкзак. Вид у него был пришибленный, и Панкратов сразу понял, что никаких проблем у него с Гудковым не будет. Так и вышло. Не успел он заполнить бланк допроса свидетеля и задать первый вопрос, как Гудков поспешно развязал рюкзак, суетливо порылся в нем и выложил на стол сверток в несвежем носовом платке, завязанный узлом:
– Вот.
– Что это?
– Они…
В платке оказались наручные часы с прямоугольным циферблатом и металлическим браслетом светло-золотистого цвета. При том что в форме и отделке не было ничего выделяющегося, часы поражали каким-то особенным благородством линий, излучали свет роскоши. Они как бы требовали соответствующего окружения: дорогой одежды, тонкого парфюма, новых, сверкающих лаком машин, красивых женщин. Лежа на канцелярском столе, они словно бы подчеркивали убогость обстановки следовательского кабинета районной ментовки.
– Рассказывайте, – кивнул Панкратов.
– Бес попутал, – поспешил повиниться Гудков. – Я сколько времени потратил, пока звонил в район, а потом ждал на дороге. Весь взопрел, газов нанюхался. А они в лесу без дела лежат, никому уже не нужны…
– Они?
– Ну! Эти вот… А менты приедут, сразу снимут. Это справедливо? Им все, а мне ничего. Вот всю жизнь так: одним от пуза, а другим шиш с постным маслом. И так мне это обидно стало, так обидно…
– Что пошли и сняли часы, – закончил фразу Панкратов. – А зачем сказали оперативнику, что часы были?
– А как же? – обиделся Губков. – Не темные, телевизор смотрим. Начнут копать: где часы? Гудков приватизировал, больше некому. А так: были, а куда делись, знать не знаю. Я их не сторожил, у дороги сидел, часа два, весь взопрел. Только вы не думайте, что я совсем без понятия. Если б знал, сколько они стоят, близко б не подошел, что вы! Долларей пятьсот, думал, дадут, а когда этот, в комиссионке, сказал, что стоят они тридцать две тысячи, а поставят за двадцать четыре, у меня внутри все оборвалось. Вот это, думаю, попал, это попал! Потом забрал часы, да поздно. Хозяйке рассказал, она говорит: дурак ты, Гудков, тебе только пустые бутылки собирать. Иди, говорит, сдавайся теперь. Может, не много дадут. Вот – бельишко собрала…
– Какая разница, сколько стоят часы – пятьсот долларов или тридцать две тысячи?
– Шутите? Туда, где такие тысячи, простому человеку и соваться нельзя. Да и никому нельзя. Вот этот депутат сунулся, и что? А так жил бы себе и жил… Так что теперь?
– Вот и я думаю, что теперь. Мародерство – вот как называется то, что вы сделали.
– Бес попутал, – согласно закивал Гудков. – Даже не знаю, что на меня нашло. За всю жизнь ничего чужого не взял, а тут…
– Кем вы работали?
– Мастер производственного обучения в ПТУ. Сорок лет непрерывного стажа, ветеран труда. Имею благодарности в трудовой книжке.
– Вот что, ветеран труда… – решил Панкратов. – Берите бумагу, пишите: «В Генеральную прокуратуру. Заявление». И все, что мне рассказали, подробно. Это будет явка с повинной. А пока дадите подписку о невыезде.
– Сколько мне припаяют? – поинтересовался Гудков, закончив непростой для него труд над заявлением.
– Это решит суд.
– А условно – может так быть?
– Это решит суд, – повторил Панкратов.
На обратном пути в Тулу водитель служебной «Волги», прикрепленной к Панкратову, показал в сторону, где на высоком берегу неширокой речки виднелись в соснах коттеджи из красного кирпича:
– Вон там Сорокин жил, в том поселке. И там же чечена пришил.
Панкратов посмотрел на часы. На шестнадцать была назначена встреча с генеральным директором объединения «Туласпирт».
– Сколько до города?
– Минут двадцать.
– Давайте заедем.
Это был типичный пригородный поселок со старыми дачами и деревенскими избами. Они постепенно вытеснялись двух и трехэтажными особняками за глухими, фигурной кладки заборами. Особняк Сорокина стоял пустой, темный. На стройке в конце улицы царило оживление, двигалась стрела автокрана, подавая наверх поддоны с кирпичом.
– Здесь чечены все строят, – сказал водитель. – Хорошо, говорят, строят. Цены не ломят. И не пьют, как наши.
Возле стройки Панкратов попросил тормознуть, некоторое время сидел в машине, потом вышел и обратился к стропалю:
– Кто у вас за бригадира?
– Как за бригадира? – удивился тот. – Сам бригадир.
– Разве он не уехал?
– Давно приехал. Неделю назад. Отца похоронил и приехал. Сейчас позову.
Он прокричал что-то по-чеченски. Минут через пять появился высокий, средних лет чеченец в аккуратном брезентовом комбинезоне, вежливо поздоровался. Поинтересовался:
– Вы насчет работы? Сейчас не можем. Пока этот дом не закончим. Рук нет. Весной приходите.
– Я слышал, у вас умер отец, – сказал Панкратов.
Бригадир слегка развел руками:
– На все воля Аллаха.
Второй раз за этот день Панкратов увидел часы «Картье» на руке генерального директора производственного объединения «Туласпирт», Сергеева, и тут они были на месте. Им соответствовал и сам генеральный, крепкий, осанистый, с сильными руками мастерового, в прекрасном темном костюме с шелковым, подобранным в тон галстуком, и его кабинет с мебелью вишневого дерева, толстым ковром и глубокими кожаными креслами. Даже секретарша с внешностью топ-модели, принесшая кофе в тонком сервизе, была вполне уместна в этой обстановке, где время отмеряют по часам стоимостью тридцать две тысячи долларов.
Панкратов не склонен был доверять атмосфере стабильности, которую источал и сам кабинет, и его хозяин. Он знал, что на губернаторских выборах Сергеев выставлял свою кандидатуру против Стародубцева, выборы проиграл, и уже одно это не способствовало их взаимопониманию. А без взаимопонимания с губернатором ни один чиновник, даже самый высокопоставленный, не может быть уверен в своем будущем. Конечно, Панкратов не рассчитывал, что генеральный будет с ним откровенным и так уж сразу выложит все, что знал о взаимоотношениях Сорокина с губернатором, но что-то могло промелькнуть – в интонациях, в паузах, в уклонении от вопросов. А уж понять, что за этим стоит, Панкратову не составит труда.
– Я слышал, вас можно поздравить? – добродушно поинтересовался Сергеев, выходя из-за письменного стола и опускаясь в кресло возле журнального стола, на котором был сервирован кофе.
– С чем? – спросил Панкратов.
– Ну как? Генеральный прокурор сообщил на пресс-конференции, что убийство Сорокина раскрыто. Об этом в сегодняшнем «Коммерсанте» на первой полосе.
– Еще не видел, обязательно посмотрю, – уклончиво отозвался Панкратов.
– Чем могу быть полезен? – спросил Сергеев, поняв, что посетитель не хочет обсуждать сенсационную новость.