— Посмотрим.
Мы оказались в узкой кухне. Гирю дотащили, опустили на кушетку у стены, под картой Бейрута, приколотой кнопками.
— Больно… ай… — зашипел Гиря, сцепив пальцы на ране.
Его лицо было бледным. Солнце било в окно, выхватывая из тени чёрно-красные пятна на его одежде.
На кухне появился ещё один боец, видимо отлучавшийся в санузел. При виде раненого он выругался сквозь зубы.
— Живее! Обработай рану, — приказал Казанов.
Боец кивнул, присел рядом с Гирей и достал из нагрудного кармана индивидуальный перевязочный пакет. Аккуратно разорвал герметичную упаковку, извлёк стерильный бинт с ватно-марлевыми подушечками и безопасной булавкой. Смочил одну из подушечек антисептиком, обработал края раны, затем произвёл тампонаду и наложил повязку, закрепив её бинтом и булавкой.
Гиря стиснув зубы шипел, но не дёргался. Его пальцы побелели, сжимая кушетку, но он не стонал.
— Жить будешь, — заверил боец. — Но в госпиталь надо.
— Вас одного нельзя оставлять. Всё время вляпываетесь, товарищ Карелин, — хмыкнул Казанов.
— Так у вас скучно, товарищ Казанов. Только сигареты и дисциплина, — подмигнул я.
Виталий усмехнулся краями губ, покачал головой, но спорить не стал.
Я сделал несколько шагов к ванной, но меня остановил Виталий.
— Пойду с вами проявлять. Хочу как можно быстрее увидеть фотографии, — сказал Казанов и первым вошёл в ванную.
Пол здесь был мокрый. Стены покрыты трещинами. Пахло сыростью и пленкой.
Ванная была тесной. За старой занавеской, когда-то прикрывавшей душ, стояли бачки, лотки и сушильные шнуры.
На стене висела старая красная лампа. Я не включил ее сразу, пленка не прощает света.
— У тебя тут целая лаборатория, — Казанов провел взглядом по комнате, вскинул бровь.
Я не ответил. Все-таки не я это собирал, но теперь это мое. Выключив свет, я захлопнул за нами дверь. Пространство сразу сузилось
В полной темноте я аккуратно достал плёнку из металлической кассеты. Делал все, как учили еще в школьных фотокружках. Плёнка двигалась с легким шорохом, выходя из катушки.
Казанов стоял в углу, как в блиндаже — не шумел и не двигался.
По памяти я нащупал конец плёнки, вышедший из кассеты. Спираль уже ждала в бачке. Плёнка должна лечь виток к витку, без слипания.
Я вставил край, почувствовав, как она зацепилась, и начал медленно крутить, без рывков. Плёнка пошла послушно. Пальцы вели её вслепую, шаг за шагом. Главное — сейчас не коснуться эмульсии. Ошибка здесь стоила каждого кадра.
Когда спираль легла как надо, я закрыл бачок и только тогда включил красный свет.
Комната наполнилась мягким светом, приглушённым, ровным. Всё стало как в старом фотокружке с запахом, треском таймера и с каплями на краях ванны. На секунду я поймал взгляд Казанова, тот смотрел с любопытством.
— У меня дядя так печатал. Ванну отнимал под вечер. Я тогда пацаном был…
Я проверил температуру старым спиртовым термометром с потемневшей, но точной шкалой. Влил в бачок раствор и завел с тугим щелчком старый механический таймер.
Потом слил проявитель и пустил тонкую струю воды. Промывка — шаг обязательный. Без неё кадры сохранятся ненадолго.
Закончив, я залил фиксаж.
Казанов чуть кивнул и прокомментировал:
— Вот это я помню. Какой же был запах…
Он говорил негромко, не мешая процессу.
Через десять минут я сделал вторую промывку, убирая химию. Снял крышку и осторожно за края достал плёнку.
Кадры проступили. Я повесил плёнку на шнур, щёлкая прищепками, и она начала медленно покачиваться, как маятник.
Казанов подошёл ближе и внимательно посмотрел на плёнку.
— Там что-то есть? — спросил он наконец.
— Есть, но пока ничего не понятно. Подождём. Сухой кадр не соврёт.
Когда плёнка чуть подсохла, я выбрал нужный кадр. Контрастность была отличная, Зернистость была на высоте. Вставил в фотоувеличитель, выставил масштаб.
Казанов стоял всё так же тихо, будто опасался, что его догадки станут реальностью.
Положил бумагу на столик фотоувеличителя, щелкнул лампой фотоувеличителя, отсчитал несколько секунд экспозиции. Выключил фотоувеличитель и в красном свете стал обмакивать фотобумагу в ванночке с проявителем. На снимке медленно начали выплывать очертания. Главное не передержать. Я дождался когда очертания станут реалистичными и чёткими, быстро вынул пинцетом фотокарточку. Промыл в ванночке с водой и опустил в ванночку с фиксажем. Осталось подождать, а затем промыть и высушить на глянцевателе.
— Готово, — сказал я не оборачиваясь.
Казанов подошёл почти вплотную, взглянул… и застыл. Лицо у него не просто изменилось, оно стало другим.