— Выводи лошадей! Бегом марш!
Тут молчание прорвало. Все побежали к конюшням. Люди садились на ходу, вставляли ноги в ремни пик, пики звенели, сталкиваясь, люди становились в ряды. Всё было суетливо и непарадно.
— Где лошадь поручика Клеопина?
Когда лошадь привели, вахмистр поскакал, ведя её в поводу, к дому эскадронного.
Это было тоже странно и непонятно.
— Сам помчал, — шептались в рядах, — приспичило что- то уж очень…
Вахмистр вихрем вернулся. Он выехал на дорогу, повернулся, проехал вдоль эскадрона и молчаливо горячил коня.
Гусары ждали. Наконец он мрачно крикнул:
— Отставить! Слезай все! Построимся в пешем строю!
Люди слезли, и коноводы отвели коней в сторону. Все чутьём понимали, что это не просто ученье и не просто проверка.
Вахмистр метался на коне между дорогой и эскадроном.
Потом взглянул на часы и скомандовал:
— По коням садись…
Чуть заметный ропот потряс ряды. Но чёрное лицо Седова не предвещало хорошего. На глазах у всех он зарядил наган и опустил его снова в кобуру.
— Я поеду к эскадронному, — сказал он тихо, — ждите меня.
— Разъездился, — сказал вслух Авдеев, — чтобы тебе шею свернуть на повороте.
Вахмистр повернул коня и поехал за конюшни. Больше его никто никогда не видал.
Так и исчез из маршевого эскадрона страшный и мрачный вахмистр Седов.
Прошло пятнадцать минут. Чурило и Облигация слюнявили друг у друга уздечки, Чирий нервничал, а вокруг ничего не изменялось.
Тогда из рядов эскадрона выехал тихим шагом Авдеев. Авдеев выехал и сказал:
— Товарищи, пусть пропадает моя башка — я таковский, я поеду к Клеопину и спрошу его, чёртова сына, чего издевается вахмистр, и чего издевается он сам над нами, и когда этому будет конец?..
— Верно, — отозвался, как эхо, эскадрон.
— Кто за мной? — закричал Авдеев. — Если я поеду один — убьёт он меня, как щенка, и знать вы не будете, как он убьёт меня…
Три лошадиных морды вырвались из рядов. Чирий, Облигация и Чайничек стояли рядом, как на эскадронной рубке.
— Поедем, — сказал Мармор, — я рубану его слева направо…
И они поехали, бряцая всем навешанным на них оружием.
Вот и дом, вот и лошадь Клеопина у забора стоит одна и недоумевает. Вот и сам Клеопин показался в окне и смотрит на дорогу. Но как смотрит? Никак не понять, хорошо или плохо смотрит он на едущих к нему.
И вдруг Клеопин распахнул окно, старое тёмное окно, и крикнул:
— Ванные деньги пришли получать? Амуничные получать? Получите!..
И три пули цыкнули навстречу гусарам.
Одна пробила папаху у Авдеева, вторая сорвала погон у Корнилова, третья ушла вбок.
— Стой! — закричал Авдеев…
И они стали снимать винтовки, но было поздно. Клеопин сбежал, как кошка, вниз, вскочил на лошадь и помчался по полю к станции.
Так исчез из маршевого эскадрона гроза и гром поручик Клеопин, и никто его больше никогда не видел.
Когда четвёрка вернулась к эскадрону, гусары уже командовали по-своему. Лошади стояли в конюшнях, но патроны солдаты не вернули в цейхгауз. Люди разбрелись кто куда. Вечерней уборки не было. Никто больше ничего не приказывал. Начальство исчезло — точно его съели волки.
Утром каптенармус и кашевар поехали за продуктами на станцию. Продукты они получали из города, из штаба полка.
Каптенармус вернулся один с запиской от кашевара:
«Из города продуктов нет как нет. Жрать вам нечего.
Бить меня вы будете — так я лучше в город поеду. Бить себя не дам, а вы живите на здоровье. Петрушкин».
Так исчез из маршевого эскадрона хлебопёк и кашевар Петрушкин, но он объявился много позже и в таких устрашающих обстоятельствах, что речь об этом будет особо.
Тогда эскадрон сказал Авдееву:
— Ехать тебе в город, Авдеев, и узнать там всё, что случилось. Эскадрон тебя уполномочивает — и крышка.
Авдеев велел Мармору хранить Чурила, собрался и пошёл на станцию.
III
Эскадрон шумел. Никто ничего не знал. Никто не ел с утра ничего, кроме хлеба с чаем. Все бродили из конюшни в казарму и обратно и не могли ничего решить.
Мармор сидел на поваленном бревне и вертел в руке винтовку. Он вынул затвор, разобрал, протёр, вставил обратно и уже хотел снова в рассеянности вынуть его, как на худом ястребином лице его отразилось волнение. Он даже расширил глаза и побежал искать Корнилова.
Корнилов спал, и ему снилось, что он дома и мать угощает его кофе. Но только он успел поднять чашку и уже дышал вкусным, сладким запахом, как чья-то рука ударила по чашке… Он так обиделся, что проснулся. Его тряс и ворошил Мармор.