— Зачем? — резонно возразил Пожарский. — У нас и для себя запасов нет. Надо уговориться, чтоб и наши были к Москве с севера в тот же срок. Да чтоб не одни шли, а и с другими заволжскими городами заодно!
Решено было отправить с гостями свояка Ляпунова, стряпчего Ивана Биркина, а также дьяка Степана Пустошкина, дабы помогли тамошним писцам в составлении грамот для иных городов.
Вскоре из Нижнего пошли грамоты в Вологду, Кострому, Ярославль, Муром и Владимир, в которых писалось:
«Вам бы, господа, собраться со всякими ратными людьми, на конях и с лыжами, идти со всею службою к нам на сход тотчас же к Москве, чтоб дать помочь государству Московскому, пока Литва не овладела окрестными городами, пока не прельстились многие люди и не отступили ещё от христианской веры».
Ярославцы, получив послание нижегородцев, начали собирать войско и в свою очередь разослали увещевательные грамоты в Углич, Бежецк, Кашин, Романов.
Владимирцы также целовали крест на том, чтобы стоять заодно с нижегородцами против польских и литовских людей за королевскую неправду, и отправили грамоты в Суздаль, Переяславль-Залесский и Ростов.
Начали собираться дружины в Муроме и Костроме. Костромичи написали в Галич, из Галича грамота пошла в Соль-Галицкую, оттуда — в Тотьму, из Тотьмы — в Устюг. Из Устюга призыв к восстанию дошёл до Перми, в Холмогоры, на Соль-Вычегодскую и Вагу и далее — в Верхотурье и Сибирь.
Север и Поволжье единодушно встали против польской власти. Исключение составила лишь Казань, жители которой по наущению дьяка Никанора Шульгина в своё время присягнули Димитрию. Напрасно воевода Богдан Бельский, сам когда-то не раз баламутивший Москву, попытался было убедить казанцев в смерти самозванца. Ему не поверили, схватили и сбросили с башни. Так бесславно кончил свою бурную жизнь один из родоначальников смуты. На призыв нижегородцев казанцы ответили, что не доверяют Ляпунову.
Зато Великий Новгород откликнулся на призыв с охотою. С благословения новгородского владыки Исидора были посланы грамоты в Псков, Ивангород, Великие Луки, Порхов, Невель, Торопец, Яму, Заволочье, Копорье, Орешек, Ладогу, Устюжину, Тверь, Торжок, где они встретили самый благоприятный отклик.
Об этом гонцы сообщали в Шацк. Некоторые из них прибывали тайно. Так, тёмной февральской ночью прибыл посланец от чёрного люда Коломны. Тамошний воевода Василий Сукин держался присяги королевичу, однако коломенский «мир» заверил Ляпунова, что как скоро тот подойдёт к Коломне, они скинут воеводу и поддержат ополчение.
Тайно прибыл из Москвы и стольник Василий Иванович Бутурлин. Он отпросился у московских бояр в своё поместье, а сам направил своего коня к Шацку. Князь Пожарский хорошо знал ещё его отца, воеводу Ивана Михайловича Бутурлина, прославленного воина Ивана Грозного. Когда грузинский царь Александр ходатайствовал о присоединении Грузии к России, Борис Годунов направил Бутурлина к нему на помощь. В 1604 году он погиб вместе с сыном Фёдором и всем войском в Дагестане. Воевал Пожарский вместе и с Василием Бутурлиным против отрядов Тушинского вора.
Василий Бутурлин рассказал Пожарскому и Ляпунову, что в боярской думе зреет раскол, что князья Андрей Голицын и Иван Воротынский поддержат восстание.
— Вот видишь, Прокопий, — сказал Пожарский торжествующе, — я прав! Мне надобно быть в Москве прежде всего войска, чтоб поддержать москвичей. Удара с двух сторон ляхам не выдержать!
Узнали о предстоящем походе на Москву и бывшие соратники Тушинского вора. Иван Заруцкий сам примчался в Шацк, чтобы предложить союз.
Они встретились с Ляпуновым как старые боевые соратники и принялись вспоминать, как «щипали» московских бояр, сражаясь под знамёнами Ивана Исаевича Болотникова. Дмитрий слушал их хмуро, в беседу не вступал, удивляясь бессовестности этих людей, готовых ради выгоды, нисколько не колеблясь, предать союзника, как это сделал в своё время Ляпунов ради чина думного дворянина или Заруцкий, получивший из рук самозванца чин боярина, однако изменивший ему в тяжёлую минуту. Единственное, что роднило бывших соратников, — это равная лютая ненависть к московской знати.
Заруцкий похвалялся, что в Туле у него более трёх тысяч донских казаков и каждый день прибывают всё новые отряды.
Договорились с Ляпуновым об одновременном начале похода: как только тронутся рязанцы, так тут же Заруцкий выведет своих донцов из Тулы. Когда он уехал, Пожарский сказал Ляпунову:
— Зря ты с этим проходимцем связываешься! Он, ежели трудно будет, сразу же с ляхами стакнется, как уже делал не единожды! Ты думаешь, его беды русские тревожат? Как бы не так! Он горазд лишь грабить!