В оковах его отправили в Литву, где содержали в темнице. Сына Шеина Сигизмунд забрал себе, а Лев Сапега — жену и дочь.
Горестное известие о падении ключа-города потрясло русские сердца. Ополченцы ждали, что теперь Сигизмунд направится со своим войском сюда, к Москве. Но упоенный долгожданной победой король направился в Краков. Он желал вкусить славу триумфатора в полной мере.
Лев Сапега в сердцах написал своему приятелю: «Всё испорчено не чем иным, как только плохими советами и упрямством, и теперь трудно уже поправить». Действительно, взяв Смоленск, Сигизмунд потерял Россию...
...А в это время двоюродный брат Льва Ивановича Ян Пётр Сапега встал лагерем чуть поодаль Москвы, на Поклонной горе. Он выжидал. «Славному рыцарю» вдруг возмечталось: а не предложит ли Ляпунов и другие вожди ополчения корону русского царя ему? Холя эту надежду, гетман охотно вёл переговоры с русскими послами, распинаясь о своей любви к православию, и упорно не желал иметь дела с Гонсевским. Тот, зная о согласии гетмана, данном им в Смоленске, перейти на королевскую службу, был до крайности озадачен.
Чтобы окончательно выяснить намерения «сапежинцев», Николай Струсь вывел свои полки из Кремля для атаки. Но Сапега тут же прислал гонца к полякам с требованием, чтобы те «ушли с поля». Струсь послушался не сразу, только после угрозы Сапеги ударить ему в тыл. Гонсевскому стало ясно, что гетман ищет союза с ополченцами.
Прошло три недели стояния войска Сапеги на Поклонной горе, когда наконец гетман, потеряв надежду получить русскую корону, вновь начал переговоры с кремлёвским гарнизоном. Как всегда, Сапега требовал за свою верность долгу денег, и немалых. Выбирать Гонсевскому при отчаянном положении гарнизона не приходилось. Но денег в казне не было, поэтому Сапеге был предложен залог: один из оставшихся пяти царских венцов и два из трёх посохов из рогов единорога, отделанных драгоценными каменьями. Условились, что, когда в казне появятся деньги, эти царские реликвии будут выкуплены.
Кремлёвский гарнизон, узнав о сделке Гонсевского и Сапеги, возмутился и потребовал своей доли, хотя сумки и сундуки не только офицеров, но и солдат ломились от награбленного. Фёдор Андронов сначала попытался откупиться мехами соболей, но выбранные от каждой роты представители начали жульничать при дележе: они оставляли себе хвосты, которые являлись наиболее ценной частью меха зверька, а шкурки отдавали солдатам. Начался ещё больший скандал. Продовольствие, питьё и фураж ещё более вздорожали, и жолнеры требовали денег. Гонсевский почувствовал, что его буйное воинство вот-вот выйдет из повиновения. Тогда по его настоянию депутаты, избранные от каждой хоругви, пользовавшиеся наибольшим доверием товарищей, были допущены для осмотра хранилища имевшихся ценностей. В их числе был и поручик Самуил Маскевич. Оказалось, что причитания Андронова на коло о скудости царской казны были сильно преувеличены. Потрясённые офицеры с восторгом оглядывали кладовые. Здесь хранились сокровища, якобы предназначенные для торжественного венчания королевича: пышные царские одежды, утварь золотая и серебряная, в том числе множество столовой посуды, отделанные золотом и каменьями столы и стулья, золотые обои, шитые жемчугом ковры, оружие, драгоценные меха.
Начался торг. Депутаты не раз хватались за сабли, требуя от казначея и присутствовавших бояр всё новых и новых залогов. В конце концов они получили в залог корону Годунова и императорскую корону Димитрия, которую ювелиры так и не успели доделать, посох Ивана Грозного из рога единорога, оправленный золотом и бриллиантами, гусарское седло Димитрия, оправленное золотом, каменьями и жемчужинами, оклады икон, запоны и многое другое.
«И всего отдано депутатам на рыцарство золота в Спасове образе и в судах, и крестов, и запон, и каменья, и жемчугу, и всякого платья, и соболей, и шуб собольих, и камок, и бархатов, и отласов, и судов серебряных, и конских нарядов, и полотен, и всякие рухляди, по цене московских гостей и торговых людей и с тем, что взято из продажи на 160 159 рублёв и на 2 деньги, а депутаты взяли на рыцарство по своей цене за 120050 рублёв и за 30 алтын 5 денег».
Из отчёта о расходах царской казны.
Июнь 1611 года.
Послы на этот раз вернулись растревоженными.
— Беда, воевода! — прогудел басом Сильвестр Толстой, входя в шатёр Ляпунова. — Сапега с Гонсевским снова стакнулся. Сегодня совсем по-другому с нами себя повёл. Разговаривал будто со своими холопами. Передайте, говорит, Ляпунову мой совет — пока не поздно, пусть своё войско снова приведёт к присяге королевичу, и пусть немедленно все разъезжаются по своим домам.