— У него щека в крови. Упал?
— Нет, это огнестрел, очередная попытка, — врач склонился надо мной и посветил в глаза каким-то прибором.
— У него были сеплофобия, арахнофобия, офидеофобия...
— Проще говори, — обрывает его генерал.
— Боязнь гнили, пауков, тараканов, змей, потери слуха, но он их все преодолел, а добило его сострадание, жалость и боязнь потерять питомца.
— Питомца? — удивился генерал. — То есть?
— Именно, — ответил врач. — Ему дали котёнка, а потом убили на его глазах. Он не выдержал и хотел застрелиться, но в последнюю секунду увёл дуло в сторону.
— Понятно, на нейтрализацию его, — последовал короткий приказ, и меня вновь повезли по коридору.
Смутно знакомая дверь и охрана. Меня завозят внутрь и, наклонив голову, я вижу женщину в халате отчаянно спорящую с вошедшим генералом.
— Совсем спятили! — кричит она. — Убрать сострадание, жалость? Эмоции, это последнее, что у него осталось от человека! Кем тогда он станет!
— Это приказ и вы обязаны подчиниться! — рявкнул генерал и посмотрел в мою сторону. — Нам нельзя отступать, или вы предлагаете сдаться?!
— Он ведь просто больной человек, не солдат, — тихо сказала она и отвернулась.
— Вы очень привязаны к своим пациентам, это похвально, но сейчас нет времени для споров об этике. Он единственный, кто смог выжить за стеной, — чуть мягче произнёс генерал. — Я ежедневно отправляю с ним людей, но никто из них не выдерживает, только он. Все мои люди проходят через этот ваш нейтрализатор, но результатов нет! Не можете дать армию, так сделайте хотя бы одного воина!
— Вы просите невозможное, сострадание нельзя вычленить. Мне придётся удалить практически все эмоции, он лишится всего! — настаивает женщина. — Фактически, перестанет быть человеком!
Генерал ничего не ответил, а лишь поправил фуражку и направился к выходу. Возле самой двери он остановился.
— Сегодня днём, дома появились на южной стороне. Скоро придут их хозяева, и тогда стена падёт, — генерал со злобой сжал кулаки и продолжил. — Я побывал на трёх войнах и видел смерть. Людей взрывали, резали, расстреливали, но то, что происходит сейчас, просто немыслимо! Мы даже не можем приблизиться, как просто умираем от страха! У нас давно уже не осталось ничего, кроме паршивых винтовок, да горстки людей, а последняя радиостанция замолчала три недели назад. Так что не говорите мне про эмоции! Этот ваш пациент, наша последняя надежда. Приступайте!
Он вышел, а я перевёл взгляд на женщину. Она стояла возле стола и перебирала какие-то бумаги.
«Красивая, — подумал я. — Интересно, мы с ней давно знакомы?»
Она заметила мой взгляд и подошла. Её пальцы поправили мне волосы и это прикосновение пробудило во мне давно забытые чувства.
— Кто ты? — спросил я сквозь маску.
— Твой друг, — ответила она, а в уголках её глаз появились слезинки. — Сейчас я помогу тебе забыть о боли.
— Забыть? Но я и так совсем ничего не помню. Кто я? Где я?
— Ты мой пациент, а это то, что осталось от моего изобретения. С помощью этого прибора проходило твоё лечение от... — она замолчала и нервно прикусила губу, — у тебя была отягощённая панофобия — боязнь всего на свете. Сейчас тебе придётся чуть-чуть потерпеть и всё закончится.
Я сдержанно киваю, а через минуту меня охватывает волна боли. В остатках памяти всплыли воспоминания о предыдущих процедурах, и мне стало спокойно от осознания, что сейчас всё закончится. Так случилось и на этот раз, боль достигла своего предела, и я отключился.
Сигнал тревоги, нудный противный вой, вцепившийся в голову. Он бьёт по моему разваливающемуся сознанию и заставляет открыть глаза.
Серый потолок, на мне нет больше сдерживающих ремней, и я начинаю осматривать помещение. Обычная больничная палата, только кровать и тумбочка, в которой лежит какой-то халат. Накинув его, я выхожу в коридор. Ряды дверей с обоих сторон и ни души, лишь вдали виден сидящий на полу человек. Когда я прохожу мимо, то замечаю, что у него вскрыты вены.
«Похоже, ему надоело жить», — спокойно рассуждаю я и иду дальше.
Коридор заканчивается и передо мной закрытая дверь, перегораживающая мне путь к свободе. Несколько раз, подёргав ручку, я пожимаю плечами и спокойно иду обратно. Чуть дальше мёртвого человека, висит пожарный щит и, разбив стекло, я беру топор.
Четыре удара, путь свободен. Я спокойно иду дальше, а мимо меня пробегают визжащие люди. Они, что-то кричат, но мне это неинтересно.
«Наверное у них какой-то праздник», — думаю я, оставляя их позади. Впереди трупы, много трупов, в основном без видимых повреждений, просто бледные куски мяса, некогда бывшие людьми, но попадаются и самоубийцы — зажатая между колен винтовка, направленная на остатки головы, или изрезанные вдоль и поперёк вены. Мне неинтересно на это смотреть, и я молча иду дальше.