Локлан Мак-Аллистер хочет на ней женится?
Это невообразимо! И все же это было исполнением ее мечты. Хотя Катарина осознавала, каких жертв такое решение потребует от лэрда. А было ли это ясно ему?
— Локлан… Я… Ты понимаешь, о чем просишь?
Взгляд шотландца обжег ее своей убежденностью:
— Более чем.
Кэт не ощущала такой уверенности:
— Ты знаешь, что мой отец сделает, если узнает об этом?
— Мне плевать.
Глаза Катарины наполнились слезами:
— Твой клан…
— Его может возглавить мой брат. Брейден стал бы… — Мак-Аллистер замялся, словно на ходу меняя то, что собирался сказать, — достойным лэрдом.
Кэт засмеялась, отказываясь верить, что горец на самом деле оставил бы ради нее своих людей:
— Мой отец никогда не прекратит за нами охотиться. Он обещал меня другому, а король Франции не любит поражений.
Локлан усмехнулся ее страхам:
— Как и мы, шотландцы. Вспомни: мы — единственная страна, которую не смог покорить Рим. Им пришлось выстроить стену, чтобы защищаться от нас.
Катарина снова рассмеялась при этом напоминании о Вале Адриана, который и вправду был построен именно по этой причине.
— Если ты согласишься выйти за меня, я не могу сказать точно, сколько времени нам будет отпущено. Но я могу обещать, что будь это всего лишь один день или многие годы, каждый из них будет наполнен моей любовью к тебе.
Эти слова пронзили сердце Кэт, причинив боль, и она коротко всхлипнула. Ни один мужчина не говорил ей такого, и никто не обращался к ней с такой искренностью. Девушка бросилась на грудь Локлану и обняла его. Чувства захлестывали и душили ее, накатывая волнами и лишая способности говорить. Все, что она сейчас могла — лишь ощущать, как велика ее любовь к этому человеку, и как сильно ей хочется провести остаток своей жизни с ним.
— Катарина?
Она услышала неуверенность в его голосе.
— Я хочу быть с тобой, Локлан, — тихо произнесла принцесса прерывающимся голосом. — Действительно хочу. Но не могу, если это будет сто́ить тебе жизни.
Она отстранилась от собеседника, чтобы заглянуть ему в глаза:
— А я знаю наверняка, что так и будет. Я не удовольствуюсь лишь одним часом. Я жадная женщина и хочу, чтобы ты был со мной всегда.
— Тогда мы сбежим.
Кэт покачала головой:
— Дело не в тебе, и мы оба это знаем. Ты не трус, Локлан Мак-Аллистер. Я видела, как ты стоял решительно и гордо в таких переделках, когда другой взмолился бы о пощаде. Ты таков, какой ты есть, и за это я тебя люблю. Я не хочу, чтобы ты в угоду мне пошел против своей натуры. Ни тебе, ни мне это не принесет счастья.
Катарина хотела сказать, что ей достаточно уже того, что горец пожелал вместе с ней пуститься в бега.
Но на самом деле ей этого не достаточно. Она хотела быть с ним, и ее злило, что что это невозможно. Так нечестно и неправильно.
Локлан нежно поцеловал девушку в макушку и прижал к своему сердцу. Закрыв глаза, он уже приготовился услышать в голове голос своего отца, распекающего его. Но в мыслях была лишь тишина.
Как это странно, что лишь Катарине удалось подавить жестокость и оскорбления, тянущиеся из его прошлого!
Она приносила умиротворение.
Пустельга, коротко постучавшись, открыл дверь и вошел в каюту:
— Прошу извинить, но на меня уже начали глазеть в коридоре.
Кэт отодвинулась от Локлана, а следопыт вернулся на свой наблюдательный пост.
В каюте повисло неловкое молчание. Катарина хотела заговорить, но не решилась озвучить свои заботы в присутствии постороннего.
Время тянулось медленно. Наконец Пустельга сказал:
— Кстати, — тут он остановился и повернул голову к паре на полу, — я знаю, что это не мое дело, но мне кажется, что люди больше сожалеют о вещах, которые они не сделали, чем о тех, которые совершили.
Он снова вперил взгляд в морскую даль и произнес с такой болью, что та отдалась в груди Катарины:
— Когда-то у меня была леди, которую я любил больше собственной жизни и которая упрашивала меня остаться с ней и не уезжать в Утремер. — следопыт устало выдохнул. — Я не прислушался к ее мольбам. Я хотел отправиться за море, заработать денег и добыть земли для нас, чтобы я мог обращаться с этой девушкой, как с королевой, каковой она и была в моих глазах. Но я отсутствовал так долго, что она сочла меня погибшим и вышла за другого.
С печальным лицом Пустельга помолчал и продолжил:
— И с тех пор каждый миг своей жизни я сожалею, что не остался с ней, когда в день нашего расставания она умоляла меня не уезжать. Я думал, что нам не на что надеяться из-за препятствий, с которыми мы столкнулись. Но, пытаясь в одиночку обеспечить наше будущее, я добился лишь того, что мы все потеряли.