Выбрать главу

- Хорошо, что ты быстро вернулась, - Брем выглядит как-то… смущенно что ли.

Я стою, уставившись в пол. Как положено. Это очень неудобно. Тебе не понять по выражению лица – доволен человек или нет. Может быть, он уже замахнулся. И ты… бессилен. Потому что даже уворачиваться нельзя.

- Ко мне приходила Арна.

Я вздыхаю. Арна – это головная боль – не только наша. Она жена завсегдатая нашей таверны. Рай – он хороший мужик, я так понимаю, очень удачливый рыбак. Весьма небедный удачливый рыбак. Но как он при этом любит пиво. Как и гоготать с другими мужиками. Арну это злит безумно, но ничего она сделать не может. Она и высказать недовольство мужу не очень может. Тот ее и детей содержит – дай бог каждому. Да и не принято это тут. Можно отгрести так, что и жизнь послушной рабыни медом покажется.

Но Арна вбила себе в голову, что Рай ходит сюда по мои прелести. Что, кстати, совершенная неправда. Но это ей не мешает плевать каждый раз в мою сторону, если я ей попадаюсь.

- Она сделала замечание, что твои волосы отросли. И слишком длинные для рабыни.

Лязг. Я знаю, что в руках у хозяина появляются ножницы для стрижки овец – тут просто других не имеют.

Скажи мне кто в моем мире, что я буду тосковать по длинным волосам, я бы долго смеялась. Ассиметричная рваная прическа, практически выбритый левый бок. И парикмахер каждые четыре недели, иначе ничего правильно и не стояло. А тут.

- Пойдем, - вздыхает хозяин.

Во внутреннем дворе, там, где не должно быть посторонних, где горит огонь в жертвеннике, которому не положено угасать, я становлюсь на колени. И зажмуриваюсь.

Руки, которые сгребают волосы, прикосновение железа к захолодевшей коже – я всегда боюсь до жути, что однажды хозяин резанет не волосы, а шею. А я и понять ничего не успею.

«Раз. Два. Три», - считаю в такт лязгу ножниц.

Шипение сжигаемых волос, бормотание надо мной наговора, ритмичного и злого, где я отчего-то никогда не понимаю ни слова.

Чужачка. Рабыня.

- Все, - с облегчением говорит хозяин. – Можешь отдыхать.

Киваю, поднимаюсь с колен, отряхиваюсь и выхожу наружу. Ожидаемо наступили сумерки, закат я пропустила. Завтра мы печем хлеб и пироги. Это целое мероприятие, возится будем с половины ночи и еще полдня. А потом только упасть – будет не до заката.

И вообще жизнь без картошки, сухих дрожжей, нормальной муки и мясорубки - такая себе жизнь. Поварская в смысле. Зато рыба какая! Это ж песня. А морковка фиолетовая, кто его знает, почему. Мясо я мельчу, как могу, жесткое оно – атас просто. Птица достаточно дорогая, если не принесенная с охоты, той – очень много, но она своеобразная, ее нормально приговорить, целая эпопея. Да и смотря какой сезон. Весной, например, нет ее вообще. Мяса как такового – кто наплакал. Зато мужики разносолами не балованные, соленый огурец и рыба в пироге – уже счастье. Уху до меня, кстати говоря, не варили. Делали, скорее, кашу с ней. Гадость, скажу я вам, изрядная. А с учетом того, что специи на вес золота – в прямом смысле, да и соль дорогая как не пойми чего, то кручусь как могу. Получается.

Не повезло? Возможно. Повезло? Безусловно. Я осталась жива. И ко мне отнеслись как к полезному инструменту. Я умела готовить. Не боялась тяжелой работы. И жизнь моя предопределилась. Конечно, иллюзий относительно того, что мой хозяин хороший или что мне с ним повезло, у меня не было. Моя жизнь терпима лишь пока я являюсь полезным инструментом. Хорошая повариха, умеющая считать, стоит дорого. И мой хозяин, как этот мир, не хороший и не плохой.

Он просто хозяин.

- Тана, Тана! – вот и он, легок на помине. Давно не виделись. Но что-то взбодренный, как не в себе.

- Что случилось?

- Там, у нас…

Такого голоса у него я еще не слыхала. И вообще, до паники довести того, кто ходил в набеги и, как я понимаю, весьма успешные – это еще постараться надо.

- Гости, - заканчивает он, держась за сердце.

Тут и мне становится дурно. Я понимаю, кто это. И ясно вполне, отчего старый налетчик бледный. Кто-то приплыл к нам покрупнее, чем он сам.

- Они хотят тебя.

Мы смотрим друг на друга. В глаза. И тут уже все равно, кто из нас кто.

- Принесла нелегкая, - хмурюсь я.

- Это же младший сын Хлодвига Бледного.

- Вашего предводителя?