Выйдя на крыльцо, махнул рукой подскочившим было министрам обороны и уселся между ними.
— Ну, как ночь прошла? — поинтересовался Чародей у разведки.
— Тишь да гладь, княже, — отозвался Рысь тут же. — Гостям никто обиды не чинил, и сами они вполне себе мирно ночевали. К лодьям их сунулись было одни, глянуть, вдруг что лежало плохо? Но там рядом Ти́тов десяток дремал сторо́жко, они и объяснили, что всё правильно лежит, хорошо, как великий князь велел.
— Все живы хоть из проверяльщиков ночных? — хмыкнул Всеслав. Тит и его парни были, конечно, не такими суровыми, как Лютовы. Но простых ратников в Гнатовой сотне не водилось. Ти́товы могли притаиться, кажется, посреди пустой горницы белым днём так, что мимо пройдёшь — не заметишь. А уж ножи метали как.
— Ну а как же? — фальшиво возмутился Рысь. — Мы ж не душегубы какие!
От этого его насквозь сомнительного утверждения одинаково понимающие улыбки расцвели у всех троих.
— А пойдём, Гнатка, мечами постучим чуток. Зябко поутру, — повёл плечами Всеслав и поднялся со ступенек. Друг шагнул следом. Байгар проводил их характерным для мудрого восточного человека взглядом, смесью понимающей улыбки и вечной профессиональной настороженности, глубоко скрытой под чуть прикрытыми ве́ками.
Привычная медленная пляска с мечами была, понятное дело, ширмой, прикрытием для отвода глаз. Ну, пошли князь с воеводой поразмяться, чего такого? А на самом деле Всеслав собирал сведения, получал, как в моё время говорили, актуальные сводки с лент информагентств, пользуясь умением друга говорить, почти не размыкая губ, и своим — слышать еле уловимо сказанное им сквозь перезвон железа. Эдакое комплексное упражнение для ума и тела, концентрация, недоступная многим.
— У пору́ба шныряли, вопросы задавали на торгу. Не верят, что в яме у тебя целый митрополит сидит, — неслышно доложил Рысь, смещаясь так, чтобы к крыльцу князь оказался спиной.
— Правильно делают. Он же не в пору́бе. Да и не целый уж, поди? — поддел Всеслав друга.
— Ну, есть немного. Помогли гниде вспомнить кое-чего. А то вздумал он в великомученика играть. Не всем везёт помереть быстро, можно и медленно, — ответил Гнат, и в глазах его будто мелькнула сама смерть, равнодушная и от этого ещё более страшная.
— Ещё что? — спросил Чародей, выписывая вензеля клинком, что с шумом рвал звонкий студёный воздух вокруг.
— Ясинь за ночь сыну с внуком всю плешь проел насчёт тебя. Мол, колдун ты редкий. У них слово такое нарочное есть, вроде как «ду́хами одержимый». Про тебя как-то иначе оно звучало. Будто не ду́хи тобой управляют, а ты ими. В степи одержимых уважают и боятся. А таких, у кого те ду́хи на побегушках, как у тебя, так и подавно.
— Лишним точно не будет, — кивнул Всеслав. — Дальше давай.
— Байгар намекнул, что у них сейчас тоже один проповедник гостит. Часто, вроде как, приезжает, с давних пор. И всегда находит что Ясиня, что Шарукана, где бы не кочевали табуны. Трое, что близко с тем латинянином общались, на Подоле в корчме на постой остановились. Смотрят за ними.
Мечи сходились плашмя, как раз в те моменты, когда Рысь заканчивал предложение. Внимательно глядя в начинавшие темнеть глаза князя.
— Давно гостит? — в голосе Чародея слышались нетерпение и какая-то догадка, в которой он будто бы очень хотел ошибиться.
— Давно. За две луны до битвы на Альте приплыл. С подарками богатыми. На те подарки с трёх дальних кочевий воины подтянуться успели, о которых Ярославичи не знали. Тише, Слав, убьёшь ведь, — отступил, сорвав дистанцию, Рысь. А князь сбавил темп, что значительно вырос от этих новых данных.
Некоторое время двигались в тишине.
— Сходим сегодня с ханом к Егору, побеседуем. Но сперва — к Софии, после обедни. Собери народ. Если уж Ставру с Юрием объяснять пришлось, то и люду киевскому знать правду не помешает. Тем более такую. — Всеслав вновь говорил тихо и ровно, как тот самый Левитановский метроном из моей памяти. — Узнай у Байгара, есть ли у него в Царьграде верные люди. Надо паскуду одну отравить. Нет, не одну, пожалуй. Додумаю — скажу.
— Добро, — кивнул Гнат, салютуя мечом, завершая тренировочный поединок-планёрку. И крикнул соколом, от чего вздрогнули и принялись изучать серые тучи половцы.