— Здравствуй, батюшка-князь Всеслав Брячиславович! Поздорову и тебе, гость из дальних краёв, из Великой степи! — Домна вышла с левой стороны из-за плеча Немого. С ней и вправду были двое степняков, только одетых по-здешнему. Они пали ниц перед ханом, бубня в Днепровский берег что-то по-своему. Рядом с ними лежали какие-то свёртки и узлы.
— Что, Домна? — князь по-прежнему не сводил глаз с хана. Два волка, лесной и степной, замерли друг напротив друга. Один из них уже отвёл взгляд. Это многое значило. Принёс же бес этих баб не ко времени!
— Дозволь, княже, стол накрыть по обычаю гостя твоего? Пришли со мной мужи киевские знатные, единоплеменники его, принесли с собой еды-питья ихнего, привычного. А ну как за столом лучше разговор ваш сложится? — секретная зав.столовой журчала ручейком, так, что даже у хана едва заметно разошлись насупленные брови.
— Разреши, княже, — долетел из-за Гнатовой спины шёпот Дарёны. Не иначе — задумали что?
Всеслав кивнул, и между ними с Шаруканом как по волшебству развернулся какой-то войлочный коврик, на который шорник с торговцем конями принялись выставлять какие-то яства, так и не разгибая спин, не вставая с карачек. А когда закончили — уползли, не поднимая глаз, за спины ближней дружины, задницами вперёд. Вернее, назад.
— Угостимся, Шарукан? У нас принято встречать гостей, званых и незваных, хлебом-солью. Вижу, наши с тобой люди разумно поступили, сделав так, что стол и тебе привычен, и мне.
Подавая пример, Всеслав уселся, сложив ноги по-турецки, и разорвал пополам лепёшку, что лежала на самом верху целой стопки таких же. Она была поджаристой, румяной, с зёрнышками белого кунжута, не самого распространённого и не самого дешёвого для здешних краёв. И тёплой. Половину протянул остолбеневшему хану.
Шарукан повёл носом совершенно по-волчьи, как и сам князь давеча. И шагнул на кошму. Название войлочного ковра тоже подсказала память Чародея.
Домна, став на колени справа от князя, налила в округлые пиалушки чего-то беловатого, с кислым запахом. И с поклоном протянула первую емкость Всеславу. Тот принял одной рукой, дождался, пока ритуал повторится с гостем, и отпил. Кумыс, редкая гадость, конечно, но иногда бывает вполне кстати. Если перебрать с вечера, например. Или если встречаешь давнего врага, что прилетел к тебе с какой-то бедой. Как сейчас.
Шарукан внимательно посмотрел за тем, как князь выпил всё из пиалы и стряхнул на кошму редкие оставшиеся капли. Кивнул, будто окончательно утвердившись в каком-то решении, и двумя руками поднёс узорчатую пиалушку к губам. Выпил всё и откусил прилично от лепёшки.
— Дайте нам с гостем поговорить с глазу на глаз, — не оборачиваясь, произнёс Всеслав.
Домна отползла с кошмы по-степняцки, встав и обернувшись, только сойдя с неё на берег. Судя по легкому шуму и звукам конских шагов по камням, «комитет по встрече» отодвинулся вместе с первым заслоном на десяток шагов от нас. Для стрелы и острого, Рысьиного, например, слуха дистанция никакая, конечно, но для хана это было важным знаком. Теперь и до его людей на бортах лодий, и до моих было примерно равное расстояние.
— Ты мудрый человек и отважный воин, Всеслав, — проговорил он, прожевав что-то, похожее на плов, только, кажется, сделанный из проса. Зачерпнув из миски прямо пятернёй, но на удивление не выронив ни зёрнышка.
— Что за беда пришла в твой дом, Шарукан? — спросил князь, отмахивая ножом лоскут варёной с травами конины от большого куска. Ножи оказались на кошме неожиданно, и явно испортили кардиограмму Рыси, но без приборов сидеть за столом, видимо, являлось моветоном уже сейчас.
Отец Хару-хана, Ясинь-хан, был очень уважаемым человеком в Степи. Его знали, к его словам прислушивались от Тургая до Тмутаракани, его волей скакали бесчисленные табуны по берегам Днепра, Дона, Итиля и Урала. Он не был формально лидером Орды, но без его слова или решения не было принято ни начинать кочевать, ни собирать набеги. Старый волк Ясинь неделю назад слёг. Четыре дня назад боль стала такой, что камы постоянно держали его в полузабытьи, чтобы не выл, не метался и не пробовал когтями выгрызть боль из своего уставшего от неё старого тела.
Степной вождь говорил об этом, стараясь не выдавать тоном и голосом эмоций. Кому другому, может, и хватило бы этого. Мы же с князем твёрдо знали, что сама эта история, а уж тем более рассказ о ней чужому человеку с чужой земли, давались хану с огромным трудом. И что это не все беды, что пришли в его юрту. И не ошиблись.