— Вот же дал вам ума Перун-батюшка… Хорошая штука, звонкая. Нужная. Как представлю морды Болеслава да Генриха, когда у них за́мки начнут один за другим вот так в куски, в пыль разлетаться от чародейства этого — аж плясать охота на радостях!
Очень повезло с учениками. Самородки-рукодельники шли не косяком, конечно, хоть и богата талантами земля русская, но один за другим точно. Тот мужик, что помогал Фоме и Свену сладить инвалидное кресло для бабы Любы, Кондрат, оказался плотником высочайшего класса. Дерево будто сердцем чуял. А ещё увлекался механикой, хоть и услышал это слово впервые от великого князя. Был он тележником, автослесарем по-здешнему, вязал и сани. Его работу знали и ценили от Ладоги до Тьмутаракани. Разговорившись, с трудом преодолев робость, с Чародеем, он уже через несколько минут хохотал и восторженно всплескивал руками, когда я рассказывал и чертил что-то совсем элементарное, из школьной программы физики: подъёмники, блоки, та́ли. Понятно, что мастера даже ревновать князя друг к дружке стали, норовя хоть как-то выделиться, заслужить похвалу или просто чуток больше времени для разговоров. Которые всегда выходили очень интересными и чаще всего заканчивались новыми вещицами, штуковинами, удивлявшими самих авторов. Чудо же, когда вещь, сделанная тобой из привычного дерева, кожи или железа начинает вести себя так, как сроду не бывало с материалами, из которых её сладили.
А ещё были два Прохора, обычный и Молчун, и Сенька-Тихарь. Последние двое — те самые немые мужики, а первый просто сам по себе на редкость для здешних не болтливый. Они втроём безвылазно сидели в дальнем погребе под одним из лабазов-складов с каким-то старым барахлом, где еле удалось наладить нормальные, для одиннадцатого, понятное дело, века, освещение и вентиляцию. Занимаясь огненным и громовым делом. Я два полных дня убил только на технику безопасности, узнав, что Сенька стал Тихарём, хлебнув едкой щёлочи. Которую сам и удумал-синтезировал, менделеев средневековый. Посмотрев на возможности пороха, динамита, который между собой звали громовиком или просто громом, и гремучей ртути, не говоря уж о кислотах со щелочами, древнерусские нобели, авогадро и лувуазье взялись за дело ретиво, азартно, но с нужной долей здравомыслия. Очень в этом плане помог один сарайчик на холме, который подорвали на выездных ночных испытаниях. Не найдя с факелами ни сарайчика, не холма, химики прониклись вполне и обещали, мыча и часто кивая, быть очень осторожными.
Был и Крутояр, печник из лучших, которого зазвали выкладывать дымоходы-вентиляционные короба из подземной лаборатории. Он тоже сперва стеснялся и мямлил, будто привычную глину мял, но потом освоился. Со Свеном они смастерили с третьей или пятой попытки чудо-горн, в котором можно было плавить железо так, как никто и никогда до этого не делал. А ещё варить в том железе всякие хитрые камни и порошки, от чего у металла появлялись небывалые свойства.
Свен с Фомой удивили с разницей в три дня. Совершенно точно не сговариваясь. Сперва один, потом второй. Ювелир-златокузнец пришёл первым, по какому-то вовсе отвлечённому поводу, чуть ли не денег занять на закупку товара, а перекусив и выдув третью кружку сбитеня всё-таки добрался и до дела. Выложил, поминутно озираясь в пустой горнице, на стол два неровных камешка. Сглотнул, утёр пот, и дрожащей рукой повёл один из них к другому. И дальний камешек отъехал от ближнего, хотя они и не соприкасались. Фома отдёрнул руку и спешно перекрестился.
— Видал, чего делается, княже? — сипло и как-то жалобно спросил он.
Я рассказал ему, что вспомнил, про магнитные поля, про полярности, и немного, самую малость, про электричество. Выходил он из терема задумчивый и молчаливый. А через три дня пришёл Свен, принёс новую партию скальпелей и ампутационных ножей. Из нового железа, сваренного и откованного по-другому, они получились легче и заточку держали дольше. Похвалившись, пообедав и выхлебав третью, будто сговорились они, кружку сбитеня, великан подозрительно огляделся и сунул руку за пазуху. Вынув два камушка. Два других камушка. И робко, закусив губу, начал толкать толстым мозолистым пальцем один к другому.
Когда дальний камень задрожал и напрыгнул на ближний, Всеслав не выдержал:
— Видал, чего делается?
Свен открыл было рот, чтобы, наверное, произнести то же самое, да так с открытым и застыл.