— Ну а орать-то так на кой? — поморщился князь. — Не может, значит не может, потом награжу. Блажить-то так зачем?
— Чего, даже не спросишь, с какой такой радости не прибыл Кондрашка? — судя по хитрой морде, знакомой за столько лет князю едва ли не лучше своей собственной, Рысь придумал какую-то хохму, и теперь его распирало от желания её рассказать. Но настроение и так было хорошим, а шутить князь-батюшка и сам любить изволил:
— А чего спрашивать? Ясно, как днём: плотничья ватага доставлена пред княжьи очи быть не может в связи с тем, что ибо потому что! — вернул он другу мимику, интонацию и громкость фельдфебеля. И расхохотался, глядя на то, как Гнат сдулся сперва обиженно, потом вытаращился удивлённо, и наконец тоже заржал.
— Надо запомнить и нашим передать, ловко сказано, ишь ты: «ибо потому что»!
Поэтому награждали стахановцев тесла и топора на следующий день. И попутно поместили в их гулкие слабопохмелённые головы мысль о том, что княжна Леся Всеславна лично станет теперь приглядывать за тем, чтобы их поделки не надо было вслух пояснять: это, мол, птица, а не собака. И чтоб детей они не пугали, чуды-юды эти. Кондрат, не сдержав расшатанных нервов, рухнул в ножки батюшке-князю и завопил благодарности, крестясь широко настолько, что чуть не изувечил двоих своих же.
А «стенгазета» расцвела уже к следующему дню. Казалось, что и реки на ней журчали, и леса шумели, и у городов появились отличия не только в названиях: очертания башен и стен, маковки церквей и купола соборов приковывали внимание. Гнат говорил, своими ушами слышал, как уверял один мужик другого:
— Колдовство как есть! Глянул вон на Кутную башенку, да так сердце домой потянуло, во Псков, где могилы тяти да матушки. Годков семь там не появлялся, а вот гляди ж ты. Нет, точно тебе говорю, как этих латинских тягомотников разгоним — поеду, поклонюсь!
И таких историй о родных краях и городах, где довелось побывать, теперь на площади каждый день слыхали не по одному десятку. «Стенгазета» начинала справляться с первоочередной своей задачей — наглядной агитацией. Теперь «Великая Русь» было не просто громкими словами с княжьего или патриаршего подворья. Это был образ, величественный и живой. А Лесю под такое дело уговорил на роспись двух храмов сам отец Иван. Который, оказывается, знал технологию переноса изображения с эскиза на поверхность при помощи какой-то хитрой конструкции из реек, напоминавшей штангенциркуль. Поэтому княжне не пришлось самой болтаться на дощечке, привязанной верёвками, перед картой, а только перенести макет на расстеленную внизу коровью шкуру и дальше украшать и оживлять уже его.
Мы со Всеславом не уставали гордиться и восхищаться успехами людей, и они чувствовали искренность и сердечность этого восхищения. И старались изо всех сил, чтобы князь-батюшка ещё разок похвалил. А он и вправду не стеснялся отмечать и награждать талантливых.
Так в городе появилась Ковалёва или Кузнецова слобода — по-разному называли. Тут, хоть идея и была Чародеева, больше подсуетился Глеб, средний сын. Смекнув, насколько выгодными оказались уже вошедшие в обиход придумки Фомы и Свена, Кондрата, Ферапонта и Крутояра, а с ними и их подручных, он тишком сговорился с соседями кузнеца и ювелира, а потом, при деятельной, хоть и незримой почти помощи Гнатовых и Алесевых, за одну ночь организовал им переезд в новые хоромы со всем хозяйством. А поутру лично вручил изумлённым мастерам и их на диво онемевшим жёнам грамотку с княжьей печатью и ключи от всех домов по их улице. Новоселье гуляли два дня, отвлекаясь только на хлопоты с расселением и переносом мастерских. Да на матчи чемпионата по ледне, что тоже шли своим чередом. Будто и не ждала земля русская и Киев-град силы вражьей.
Брат Сильвестр поправлялся не по дням, а по часам. Никогда бы не подумал, что в далёком, диком и тёмном Средневековье найдётся что-то, способное удивить советского хирурга, и за такой своеобразный снобизм был наказан. Я пытался вспомнить всё, что знал, про звуковые волны и их воздействие на организм человека, но, к сожалению, ничего, кроме старой шутки про кандидатскую с названием «влияние гармонических колебаний на репродуктивную систему парнокопытных», на ум не шло. Помимо песен княжны, которые в прямом смысле слова волшебным образом наполняли пациента и всех, кому доводилось оказаться в «палате», жизненными силами, удивили и Антоний с Феодосием.
Монахи натащили на подворье целую лабораторию с горшками, кувшинами, жбанами и прочими ёмкостями, коих прибыло аж двое саней. Каждый сосуд был обёрнут в два слоя мха, переложен сеном, а сверху всё это богатство и мечту гомеопата накрывали медвежьи и волчьи шкуры — морозить лекарские смеси и составы было нельзя. Отец-настоятель в очередной раз поразил познаниями местной флоры и фауны. Если раньше разговор заходил только о неизвестных мне грибах, вроде «Иудиного уха» или «весёлки», то теперь старший от терапии рассказывал и вовсе уж небывалые вещи: про муравьиные яйца, про тёртые зелёный, белый и синий лишайники, про семь видов мха и трижды семь сочетаний каких-то трав, о которых мне даже названия ничего не говорили. Но профессор-фармацевт из Лавры мгновенно замолкал и превращался в прилежного студента, едва стоило начать говорить Лесе. Потому что многое из того, что знала она, было тайной и откровением даже для него. Но, как бы то ни было, эта бригада реаниматологов и терапевтов в прямом смысле слова вернула шпионского монаха к жизни в рекордные сроки. Да, ходить он пока не ходил, и даже говорить долго ему было заметно трудно, но в том, что Джакомо Бондини поправится, сомнений у консилиума не было никаких.