Всеслав переживал вместе со мной это яркое воспоминание. Он тоже совершенно так же бежал за отрядом отца, только пыль стояла не от людских ног, а от конских копыт, и передавали его с рук на руки дружинные значительно выше над землёй. И платок был парчовый, с золотой бахромой. А в нём — немного мёду в сотах, хлеб да соль. Только его батя с того похода вернулся.
Эти детские воспоминания, одни на двоих, сблизили нас сильнее. Он, кажется, успокоился, почувствовав, что ни к полякам, ни к немцам, ни к византийцам, ни к степнякам у меня никакой тяги нет, и что ни за один из сложившихся в его времени лагерей я выступать не собираюсь, потому что ни об одном из них ни малейшего представления не имею.
Я чувствовал, как саднит грудь под лоскутом Глебовой рубахи. Как дышат слева и справа сыновья Всеслава. Как тянет неожиданным в яме сквозняком по босым ногам. Как кусают надоедливые клопы. И был полностью, безгранично и безоговорочно счастлив. Потому, что был жив. Снова жив.
* musculus stapedius (лат.) — самая малая из мышц человеческого тела — стременная мышца, контролирующая стремечко. Её средняя длина около 6 мм.
Глава 4
Из грязи
Проснулись от того, что наверху издалека доносились крики и колокольный звон. Только не такой, как у нас в соседней деревне на престольные праздники: с переливом, на разные голоса, так, что даже мне нравилось, хотя я ко всем этим церковным делам сроду ни интереса, ни отношения не имел. Звучал один колокол, явно большой, но громко, надсадно, давя на уши с одинаковыми интервалами. Ничего себе у них тут будильники, однако. Помню, в студенческие годы был у меня продукт Второго Московского часового завода: круглый, стоявший на двух железных ногах, будто на двух брёвнах, с чёрными прямоугольными часовой и минутной стрелками, и отдельной золотистой, для будильника. Заводился двумя барашками на задней стенке, а выключался кнопкой сверху, но не всегда. Иногда капризничал и продолжал молотить до тех пор, пока завод не заканчивался. Проспать при таком будильнике ни разу не удавалось ни мне, ни соседям. Первая жена за издаваемые звуки называла его с ненавистью «Челябинский тракторный завод». Сейчас, словно наплевав на толстый слой земли и брёвен вокруг нас, звуки наверху издавало что-то более масштабное и звонкое.
— Вечевой, бать? — спросил Глеб, протирая глаза кулаками совсем по-детски.
— Он, сынок. Давай-ка встать помоги мне. Как на свет выходить с потёмок, чтоб не моргать сычами, помните? — голос князя был ну точь-в-точь моим.
— Помним, бать, — ответил за двоих Роман, подныривая под правую руку. Глеб придерживал левый локоть, но сильно не тянул, берёг.
Мы отошли к той стене, на которую, по идее, должно было насыпаться меньше земли, когда нас придут откапывать, судя по расположению бревенчатой крыши. Прислонившись с сыроватым брёвнам, прислушались. На улице творился какой-то бардак, судя по звукам. В мои времена, наверное, уже вовсю слышалась бы стрельба и сирены. Тут же — только голосивший на всю округу колокол и не отстававшие от него люди. Иногда чей-то вой или визг перекрывал гул медного великана. Мой опыт с полной уверенностью позволял считать эти крики предсмертными, наслушался за жизнь. Вдруг вспомнилось, что огнестрельного оружия пока не придумали, так что выстрелов и взрывов можно было не ожидать. А как шелестит-свистит стрела в полёте, прекрасно знал Всеслав. Так же, как и то, что тут, в порубе, мы этого не услышим. Вот когда тетивы защёлкают наверху — их узнаем. Но, скорее всего, будет поздно. Перехватывать стрелы влёт мечом князь умел. Ловить их руками, как это иногда показывали на торговых площадях скоморохи — нет. Тем более просидев столько времени под землёй, да с незажившей дырой в груди. Вот Гнат — тот бы справился, но где теперь Гнат?
Перед глазами мелькнул образ княжьего ближника, друга детства. Воинские и ратные премудрости они постигали вместе, но у сероглазого светловолосого крепыша Игната по прозвищу Рысь всё получалось гораздо лучше. Всеслав сперва злился, но с годами понял, что каждому своё. Так и в книжке той византийской было писано. Он знал греческий, латынь, польские и балтские говоры, понимал свенов и датчан. Но вот стрел ловить руками не умел. Рысь делал это легко, будто играючи. За скорость и внезапность, а ещё за умение скользить что по лесной чаще, что по городским улицам без единого звука его так и прозвали. Хотя злые языки или их глупые пересказчики и шептались, что прозван Гнат так потому, что по бабам шагом не ходит — только рысцой, а чаще так и вовсе галопом.