— Отец, хватай, вкруг пояса обвяжись, что ли, — раздался сверху голос Ромки, а под ноги упала петля толстого пенькового каната.
То, что вокруг поруба наверняка тьма народу собралась, было понятно даже мне. И смотреть им, чтоб потом во всему городу и округе разнесли, как Всеслава Полоцкого из ямы на верёвке вытягивали, как сома из-под коряги, вряд ли следовало.
— Давай-ка к брату бегом, — буркнул я младшему. Он кивнул и так же по-беличьи взлетел по бревну наверх. Да, угол-то тут явно не под сорок пять градусов, сильно покруче будет.
Я попробовал подвигать левой рукой. Получилось, хоть и через боль. Лоскут сыновней рубахи за ночь намертво присох к ране, может, и выдержит?
— Гнат, ступай позади. Падать если начну — поддержи незаметно, — вполголоса проинструктировал князь своего ближника. Тот напряжённо кивнул, не сводя глаз с вертикального красно-бурого пятна на ткани, как раз напротив сердца. Но уточнять ничего не стал, просто шагнул следом.
Всё-таки тренированное тело воина — это потрясающий эффективный и отлаженный механизм. Когда в юности боксом и лёгкой атлетикой занимался, отметил. И когда постарше стал и на тяжёлую атлетику переключился — лишь уверился в этом. А работая со спортивными и военными травмами, а особенно с реабилитацией после них, ещё и подкрепил уверенность теоретическими и практическими данными. Вот и сейчас, организм, чувствуя ограничения подвижности слева, будто сам перенёс центр тяжести так, чтобы ни хвататься, ни махать левой рукой не требовалось. А ещё удивили пальцы на ногах, что будто звериные лапы, чуяли каждый выступ и каждую щепку на вырубленных ступенях и натуральным образом хватались за них. На площадку великокняжеского двора, освещённую ярким, хоть и нежарким осенним Солнцем, запруженную сверх всякой меры разгорячёнными людьми я, конечно, не взлетел, как сыны. Но поднялся сам, без шестов и верёвок. Ещё и руку правую протянул, помогая Гнату выбраться.
— Всесла-а-ав!!! — разнеслось моё имя по подворью и разлетелось, казалось, во все концы Киева, подхватываемое и передаваемое народом.
Люди вопили, размахивая руками, некоторые даже обнимались. Но глаза привычно ловили тех, кто от общего настроения отличался — прятал лица, скрывался за спинами. Всеслав, кажется, узнавал некоторых из них, и это не добавляло ему радости. Зато толпа полыхала ею, как лесной пал, что сметает всё на своём пути. Толпы — дело такое. Помню, в Кабуле на рынке, возле одного из дуканов** рвануло. Один из недавно прилетевших из Союза советников, молодой совсем парень, забыл инструктаж и наклонился поднять с земли почти полную пачку импортных сигарет. Поднял контузию и вторую группу инвалидности, потеряв правую руку и глаз. А толпа, рванувшаяся к выходу из переулка, затоптала двоих насмерть и ещё одного изуродовала. Жену, с которой мы тогда вместе накладывали жгут и перевязывали контуженного курильщика, это сильно впечатлило. Даже дома, в Союзе, она запрещала детям поднимать с земли чужие вещи.
По мелькавшим образам и картинкам в памяти князя я понял, что он про толпы тоже много чего знал и видел. И чувствовал необходимость если не унять, то хотя бы направить энергию. Один из тех, кто прятался за спинами радостных горожан, был «опознан» им как византийский подсыл. До сегодняшнего дня виденный в отряде Изяслава, что конвоировал нас из-под Орши в этот погреб. Тогда он тоже прятал морду в глубоком капюшоне, который Всеслав именовал странным словом «куколь». Но острое зрение и внимание к деталям всегда считались важными, княжескими качествами. А кроме того, удивив меня несказанно, он различал запахи гораздо лучше меня. Как в орущей массе потных и громких можно было заметить и учуять одного незаметного, еле уловимо пахнущего ладаном, я не понял, но восхитился.
— Рысь! Подними меня! — голос Всеслава накрыл подворье, будто стеной проливного дождя, разом. Ближние ряды остолбенели, будто в стену уткнувшись, задние и то чуть притихли.
Гнат махнул рукой, и к нему подлетели трое поджарых мужиков, на ходу не глядя убирая мечи в ножны на богатых воинских поясах. Я бы точно себе отхватил в лучшем случае руку, вот так размахивая заточенной железякой. Князь же признал в подбежавших сотников, Алеся, Янко и Ждана. Они тянули за собой две каких-то чуть ли не трёхметровых оглобли. Мужики опустились на одно колено, вскинув палки на плечи. Гнат положил на деревяшки сверху невесть откуда взявшийся щит, ярко-красный, с полыхавшим посередине золотым Солнцем. Сердце застучало чаще — щит был Всеславов, и то, что дружина носила его с собой, значило многое.