Батист начал подниматься по лестнице, и вдруг услышал топот копыт скачущих галопом лошадей. Он выругался, но он знал, что это может означать отсрочку на какую-нибудь пару часов — надо лишь удовлетворить любопытство султана касательно некоторых тонкостей строительства, или убить человека, или сделать еще что-нибудь, записанное в свитке.
Так получилось, что султан желал лишь осмотреть одну из парапетных стен с бойницами. На это ушел час, не отмеченный никакими событиями. Султан уже собрался было уходить, но вдруг остановился.
— О, Инженер, мы чуть не забыли, — произнес он. — У нас для тебя подарок.
Один из бокхакса вышел вперед и протянул Батисту пакет из промасленной кожи.
— Подарок?
— Небольшая драгоценность. Знак уважения к твоим услугам, которые, как мы знаем, не всегда оказывались с наибольшим рвением.
Батист настороженно принял пакет.
— Но сперва, — произнес султан, — мы должны выслушать нашего писца.
Сердце Батист забилось быстрее.
— «Произойдет уловка, соединенная с предательством», — прочитал писец, и у Батиста застучало в висках и ноги сделались как ватные. — Так здесь написано.
Султан кивком указал на пакет. Батист без единого слова принялся трудиться над узлом. Внутри действительно оказалась драгоценность, а с ней — ухо, в которое она была продета. У Батиста подогнулись ноги, и он осел на землю, выронив пакет.
Султан расхохотался.
— Если бы ты попросил нас, мы могли бы устроить тот же самый конец за меньшие деньги, — произнес он, и лицо его потемнело, свидетельствуя о приближающемся безумии, как в те моменты, когда умирали люди. — Тебе не следовало полагаться на наше добродушие, Инженер.
— Разве не написано в свитке, что я это сделаю? — глухо произнес Батист. — Как я могу быть неправ, действуя в соответствии с предреченным мне?
Исмаил рассмеялся и захлопал в ладоши.
— О! Находчивый ответ! Ты наконец-то понял, что твой путь воистину предречен. Мы добились огромного прогресса.
Султан снова хлопнул в ладоши, и бокхакса, подменявшего Тафари, выволокли на площадь. Его гениталии были обвязаны тонкой веревкой, а другой конец этой веревки прикреплен к упряжи мула. Дрессировщик мула был человеком утонченными забавлял толпу почти целый час, но затем мул слишком буйно отреагировал на тычок, и развлечение завершилось. Батист вынужден был смотреть на все это, и, когда бокхакса наконец умер, Батист перестал что-либо чувствовать. Он также смотрел, как голову еврея-засольщика насадили на пику и водрузили на стену — непросоленную, конечно. Султану предстояло искать себе нового умельца.
— Обрети радость в своих страданиях, — сказал Батисту священник. — Воля Господня исполнится.
Батист отправился работать в одну из земляных ям, в которых глину для кирпичей смешивали с соломой. Он неистово махал мотыгой, пытаясь изгнать из сознания стоящие перед глазами картины. Он услышал стук копыт и не повернулся ему навстречу, а продолжил работать. Несколько мгновений спустя плечом к плечу с ним встал сам султан и запустил царственные руки в грязь. Исмаил говорил о строительстве и архитектуре, о неверном Короле-Солнце и его жалком Версале, о недостатках которого ему докладывали послы, о свойствах кирпичной кладки и об отличиях французской глины от марроканской. Султан громко отдавал приказы, указывал, распоряжался и работал в поте лица, горбатясь, как обычный чернорабочий, и Батист заметил, что и шея у него напряжена, как у обычного человека. Он осознал, что может вот сейчас перерубить эту шею мотыгой и тем самым положить конец страданиям пятидесяти тысяч человек. Он чувствовал на себе взгляды Тафари и остальных бокхакса, но все равно знал, что мог бы это сделать одним ударом. Батист закрыл глаза, собираясь с силами, и в тот самый миг, как его мышцы, повинуясь приказу, уже пришли в движение, султан решил, что наработался, и выбрался из ямы, и момент был упущен. Исмаил позволил вымыть и вытереть себя, и все это время взирал на Батиста с загадочной улыбкой. Он кивком подозвал писца и велел ему сходить за свитком.
— «Инженер позволит подходящему для мести моменту уйти несвершившимся». Так здесь написано.