— Товарищу Александрову надо приехать сюда на месяц-другой. Тогда бы мы послушали, что он скажет об "упрощении", — ещё один возглас, ещё одна волна одобрения.
Князь слегка улыбнулся в темноте землянки. Было время, когда статья в "Правде" считалась материальным воплощением правды. И горе тому, кто усомнится в этом. Но те дни прошли.
— Ну вот, братцы, захватили мы нескольких фрицев в плен. И представим, что один из них достаёт партбилет и утверждает, что состоит в партии с 1920 года…
Вводную встретили мрачным, циничным хихиканьем.
— …и что нам с ним делать?
Солдаты задумались. Первым заговорил их новичок, Кабанов. Он до сих пор не был уверен в своём новом положении – даёт ли оно ему право лезть вперёд всех? До призыва, в школе, он выиграл несколько призов за работы по диалектике, и один из московских университетов пригласил его к себе на учёбу. После войны, конечно. Просто он не хотел, чтобы соратники решили, будто он стремится возвыситься или угодить командиру. Уважение, заслуженное в засадном бою несколько дней назад, могло вскружить ему голову.
— Остальных мы расстреляем немедленно. А этому перед расстрелом надо будет как следует надавать по шее.
— И почему именно так?
— Ему стоило пошевелить мозгами заранее. Когда волк уносит дитя из колыбели, это случается не из-за того, что волк злой. Он всего лишь волк. Это в его природе, охотиться на беззащитных. Мы убиваем его, но и только. Когда дурной человек совершает зло, это тоже проявление его сущности. Он не знает, что можно иначе. Но от коммуниста стоит ожидать большей разумности. Он должен распознать зло и отказаться в нём участвовать. Если он знает, что можно по-другому, но всё равно творит зло, то его вина ещё глубже. Об этом товарищ Александров забыл. Он прав, хорошие немцы могут существовать. Но если они есть, их вина точно так же велика. Они заслуживают смерти, не больше, но и не меньше. Ибо они между добром и злом выбрали зло.
В землянке одобрительно зашумели, и Князь услышал, как кто-то похлопал Кабанова по плечу. А теперь финт.
— Но и у нас на родине случались плохие вещи. Что нам с этим делать?
Повисла тишина. Многие молодые бойцы сохранили положительный образ Сталина и считали его великим политиком. Они помнили его по краткому периоду довоенного городского благосостояния, и мысль, что он мог быть небезупречен, беспокоила их. Даже в тёмной землянке сила привычки заставляла людей тщательно подбирать слова. Затем кто-то заговорил из дальнего угла.
— Но ведь это в прошлом, верно? Возможно, в прежние годы было что-то плохое. Товарища Сталина обманули негодные советники, но он распознал их, отстранил и заменил.
Заменил нами, пролетело невысказанное дополнение. Никто не знал наверняка, что произошло в конце 1942-го, но все видели, как с тех пор изменилась жизнь. НКВД разделили между несколькими военизированными службами, а контрразведку переименовали обратно в ЧК. Проблема шпионажа была слишком серьезной, чтобы совсем отстранять контрразведчиков от фронтовых дел. Князь помнил, как легко Германия получила советские оборонительные планы на 1941-42 годы. Без внедрения сделать это было невозможно, и в глубине души лейтенант понимал, что произошло. Когда необходима рабочая структура, но одновременно требуется смена её внешнего образа, зачистка нескольких ключевых фигур может сотворить чудо.
— Товарищ Сталин героически погиб в Москве. Все мы это знаем. Но так или иначе, мы не перекладываем наше собственное грязное бельё в чужие корзины.
— Верно, братцы. Мы видели последствия дурных поступков, и сами исправили их. Но куда делись те немцы, которые должны были сделать то же самое? Их нет! Если мы смогли изменить ход событий, почему ни один немец не рискнул? Вот что упускает товарищ Александров. Добро виновно, если оно не сопротивляется злу. Нельзя забывать, что фашисты находятся на нашей земле.
— А как же американцы? — спросил другой голос, очень робкий. Все знали, что чудесные американские лекарства спасли их любимого лейтенанта.
— Их мы пригласили, и они наши гости, пришедшие с дарами и дружбой. Они сражаются вместе с нами, чтобы изгнать врага. Помни, что сказал Георгий Константинович. "Не имеет значения, под Красной Звездой ты воюешь или под Белой, если ты убиваешь фашистов".
На этот раз все солдаты негромко, но внятно зашумели, радуя Станислава. На их взгляд, у американцев были свои ошибки – например, склонность к мягкости и милосердию. Но одно достоинство перевешивало всё прочее. Они изобрели напалм. К тому же сталинская пропаганда редко касалась Соединённых Штатов, обрушиваясь на Рейх, Францию и Британскую империю. Так что бойцы были более открыты для восприятия американцев как союзников. Всё в духе пролетарского интернационализма.