Руководители ЦРУ просто не знали, что делать. Одна из проблем заключалась в том, что они проводили тайную операцию. Согласно политике Агентства, тайные операции не подлежат открытому обсуждению. Но даже если бы сотрудники ЦРУ решили публично защищать себя, они не имели права рассказывать, чем Агентство на самом деле занимается в Афганистане. Как можно было объяснить, что они вывели тигра воинствующего ислама на тропу самой грандиозной и беспощадной тайной войны в истории? На самом деле ЦРУ предоставляло своим критикам из стана либеральных демократов широкие возможности для нападок и сомнений в целесообразности такой громадной операции на другом континенте. Впрочем, с левого фланга не звучало никаких обвинений.
Нужно признать, что Макмэхон действительно был «гласом благоразумия» во времена Билла Кейси: он беспокоился по поводу излишеств в отношениях с «контрас», яростно восставал против некоторых сделок с Ираном и постоянно тревожился о том, что афганская война может привести к советскому вторжению в Пакистан. Но эти заботы едва ли можно было назвать необоснованными. Вероятно, самым несправедливым заместителю директора казалось то обстоятельство, что хотя он первоначально настаивал на запрете снайперских винтовок и противился поставкам американского оружия, но тем не менее сыграл ключевую роль в беспрецедентной эскалации военных действий. Авракотос, этот вечный нарушитель спокойствия, всегда видел в нем ценного союзника. В конце 1985 и начале 1986 года было нелепо обвинять Макмэхона или любого другого сотрудника ЦРУ в отсутствии мужества или решимости, когда речь шла об эффективной поддержке афганцев. Но Макмэхону приходилось хранить молчание; у него просто не было иного выбора. «С формальной точки зрения мы вообще не поддерживали афганцев, поэтому я никак не мог защитить самого себя или Агентство», — говорит он.
Эд Гиновиц, который тогда был вторым человеком в Оперативном управлении, утверждает, что пропагандистская кампания, подхваченная консервативными политиками, такими как сенатор Малькольм Уоллоп из комитета по разведке, в конечном счете привела к отставке Макмэхона. «Большинство из нас просто отмахивались от этих нападок, но для Джона они были очень болезненными. Он чувствовал, что они твердо намерены свалить его. Это был сущий ад для заместителя директора ЦРУ, правой руки Билла Кейси».
По словам Пилсбери, Каннистраро, подобно антропологу, объясняющему обычаи уединенного и вырождающегося племени, проделал большую работу, чтобы выставить Агентство в самом неблагоприятном свете. Он неизменно начинал с того, что называл Макмэхона «очень приятным человеком», который, к сожалению, испытал глубокую душевную травму из-за скандалов вокруг разведки в 1970-х годах. Каннистраро объяснял, что с тех пор Макмэхон изо всех сил старался удержать Агентство от тайных операций, которые могли иметь неприятные последствия. Именно поэтому он блокировал все инициативы, дававшие афганцам шанс на победу. Слушая Каннистраро, Пилсбери пришел к выводу, что на самом деле Макмэхон и ЦРУ заботились лишь о том, чтобы репутация Агентства осталась незапятнанной.
В такой обстановке разразилась последняя бюрократическая битва за «Стингер». Майк Пилсбери настолько увлекся этой миссией, что организовал перелет в Пакистан для всего «Комитета 208» в сопровождении консервативных сенаторов, чтобы убедить Зию уль-Хака поддержать их усилия. Зия всегда настаивал на личном одобрении каждого нового вида оружия, поступающего для моджахедов. Полгода назад он сказал сенатору Сэму Нанну, что не имеет возражений против «Стингера». Гаст сопровождал Нанна в этой поездке, но к тому времени Агентство узнало, что Зия часто вел с американцами двойную игру: он говорил одно, а потом позволял своему шефу разведки занимать другую позицию. На этот раз в присутствии делегации сенаторов согласие Зии уль-Хака оказало мощное влияние на исход дебатов в Вашингтоне.
Вскоре после этой поездки Фред Айкл, босс Пилсбери, убедил Объединенный комитет начальников штабов снять свои возражения, и после этого ЦРУ пришлось уступить. Теперь даже госсекретарь Джордж Шульц присоединился к стану победителей и призывал к развертыванию «Стингеров» как к способу резко увеличить военные издержки СССР. По его словам, американская политика должна была убедить нового генерального секретаря КПСС Михаила Горбачева подвести итог и уйти из Афганистана, прежде чем война не станет его личным поражением. Совет по национальной безопасности дал зеленый свет, президент Рейган поставил свою подпись, и прилежные труженицы с завода General Dynamics в Кукамонге начали собирать «Стингеры» для правоверных воинов Аллаха в Афганистане.
По меньшей мере несколько чиновников приписывают себе главную заслугу за этот прорыв, в том числе Пилсбери и Каннистраро. Об этом написаны целые книги, основанные на предпосылке, что участь афганской войны зависела от решения о поставках «Стингеров». Странным образом ни Уилсон, ни Авракотос не принимали непосредственного участия в этом решении и не претендуют на какие-либо заслуги. Но, по правде говоря, Уилсон уже выиграл такую же битву два года назад, когда вынудил Агентство преступить черту и приобрести швейцарский «Эрликон». Именно эта победа распахнула двери перед британским «Блоупайпом» и американским «Стингером».
Теперь, когда Агентство финансировало тайную войну с ежегодным бюджетом более 750 миллионов долларов, отрицать участие Америки в конфликте было бы насмешкой над здравым смыслом. Уилсон вынудил ЦРУ и Белый дом признать, что если СССР так и не нанес ответный удар после закачивания в Афганистан оружия на сумму более миллиарда долларов, то русских не шокирует новость об использовании американского оружия в афганской войне.
Уилсон пришел в восторг, когда узнал о грядущих поставках «Стингеров», но не потому, что считал это решающим фактором. Тогда никто не имел представления, насколько эффективным и смертоносным окажется это оружие. «Мы полагали, что чем больше разного дерьма мы поставим туда, тем лучше, — вспоминает Уилсон, — но SA-7 и «Блоупайпы» уже разочаровали нас, а когда пакистанцы впервые провели испытание «Стингеров», у них ничего не получилось. Нам казалось, что «Стингеры» будут лишь очередным компонентом в общей стратегии вооружений». С точки зрения Уилсона, самое лучшее заключалось в том, что теперь наконец никто не делал вид, будто Америка ни при чем.
Согласно Уилсону, еще оставалось неясным, согласится ли Зия уль-Хак вооружить афганцев «Стингерами» и рискнуть навлечь на себя ярость Советского Союза, убрав последний фиговый листок, прикрывавший участие Америки в войне. За ужином в Исламабаде в феврале 1986 года Чарли воспользовался своим правом на личные переговоры с Зией и поднял вопрос о «Стингерах». К тому времени Уилсон считал диктатора едва ли не своим приемным отцом, а Зия относился к нему как к одному из своих доверенных советников. Когда Зия сообщил, что он еще не вполне уверен в целесообразности этого шага, Уилсон указал на одно важное соображение помимо повышения боеспособности моджахедов. По его словам, «Стингер» станет символом особых отношений, сложившихся между США и Пакистаном. Он засвидетельствует, что две страны являются партнерами в великой битве против советской тирании. Этот шаг еще больше укрепит связь между Зией уль-Хаком и администрацией Рейгана. В свою очередь, напомнил Чарли, ему будет гораздо легче наращивать военную и экономическую помощь США Пакистану.
Этот аргумент привлек внимание пакистанского лидера. Зия уль-Хак уже превратил свою страну в базовый лагерь афганского джихада. Без Зии уль-Хака у моджахедов не было бы ни единого шанса, но без мощной военной и экономической поддержки США, оказываемой Пакистану, диктатор не смог бы оправдать жертвы, на которые ему пришлось пойти.
Пакистан стал третьим крупнейшим получателем зарубежной помощи США, и год за годом Чарли Уилсон прилагал неустанные усилия для увеличения американского содействия на десятки миллионов долларов.