По правде говоря, с шестью миллионами долларов можно было сделать очень мало. Более того, Агентство международного развития, которому была поручена эта задача, не проявляло интереса к программе, подозрительно похожей на операцию ЦРУ Во время вьетнамской войны AID подверглась жесткой критике за обеспечение прикрытия для оперативников ЦРУ и за осуществление программ в тесной координации с руководством ЦРУ Элман объясняет суть проблемы: «Мы нарушали массу правил, гласивших, что нельзя вмешиваться во внутренние дела другой страны, тем более осуществлять на ее территории тайные действия против ее воли». В результате руководство AID предпочитало не иметь ничего общего с этой программой. Первоначально они планировали лишь предоставлять пакистанцам товары по линии гуманитарной помощи, чтобы те в свою очередь распределяли их среди афганцев. Если бы не Чарли Уилсон, программа бы почти неизбежно осталась незначительной и не заслуживающей внимания.
Но эта программа встала на повестке дня как раз в тот момент, когда Уилсон решил воспользоваться частью ассигнованных средств для финансирования одного мероприятия, придуманного врачом из Калифорнии, другом Чарли Фосетта. Оно заключалось в подготовке военных медиков и их отправке в Афганистан. Неутомимый доктор Боб Саймон уже включил в список сто американских добровольцев, главным образом врачей и медсестер, треть из которых проживала в Техасе. Им предстояло научить афганцев самостоятельно ухаживать за больными и ранеными. Цель мероприятия выходила за рамки обычной военной медицины; Саймон хотел воспользоваться усилиями американских добровольцев, чтобы привлечь внимание к бесчинствам, совершаемым Советской армией.
Сама идея поощрения, а тем более открытого финансирования участия американцев в тайной войне ЦРУ была неприемлемой для госдепартамента и Агентства по международному развитию. Задача по разъяснению Уилсону этой позиции была возложена на помощника госсекретаря Джеральда Элмана. Для Чарли Шнабеля, который как раз зашел в кабинет Уилсона, последующие события стали наглядным примером политического давление, которое он впоследствии использовал в роли «двойника» Уилсона.
Элман был чрезвычайно обходительным. Он сказал, что госдепартамент находится в долгу у конгрессмена за его роль в содействии афганской программе. Потом он объяснил, что — и Уилсон должен хорошо понимать это — существуют вопросы национальной безопасности, накладывающие ограничения на различные виды поддержки со стороны США, и главным из них был абсолютный запрет на пересечение границы американскими гражданами. «Слишком рискованно подвергать американцев опасности, к тому же их могут взять в заложники», — сказал он.
Элман до сих пор пребывает в изумлении от реакции Уилсона. «Черт побери, именно этого я и хочу, — сказал конгрессмен. — Я хочу использовать американских врачей как наживку, чтобы они попали в плен, и заставить наше трусливое правительство дать моджахедам зенитные пушки, чтобы они могли покончить с вертолетами Ми-24». Судя по воспоминаниям Уилсона, его ответ был несколько более мягким, но он признает, что дал дипломату понять: если американские врачи хотят отправиться в зону боевых действий, это их право. Как бы то ни было, его слова поразили Элмана до глубины души.
«Мне пришлось ущипнуть себя, — вспоминает Элман. — Казалось, он разыгрывает меня. Никто в здравом уме не мог хотеть этого, но он сказал это в комнате, полной народу».
Когда Элман занял твердую позицию и отказался от дальнейшего обсуждения этой темы, Уилсону пришлось вызвать к себе заместителя госсекретаря Майкла Армакоста. Дипломаты такого ранга особенно вежливы в общении с немногочисленными старшими членами подкомитета по зарубежным делам. Если один из этих парламентариев воспылает жаждой мести, у ведомства могут возникнуть серьезные проблемы. Уилсон сформулировал свой вопрос таким образом, что у Армакоста почти не оставалось места для маневра, и чиновник оказался в опасном положении. «Послушай, Майк, — сказал Уилсон, — если позиция госдепартамента состоит в том, что президент проводит неправильную политику, скажи об этом прямо. Президент безусловно намерен оказывать раненым моджахедам медицинскую помощь, и если ты не хочешь этого делать, то объясни почему».
Уилсон вспоминает этот разговор как «одно из моих лучших представлений. Тогда я по-прежнему много пил и находился в самом буйном расположении духа. Я сказал ему, что за двенадцать лет работы в Вашингтоне мне не приходилось видеть ни одного бюрократа, который с такой настойчивостью игнорировал бы волю президента и Конгресса, как Джерри Элман». Вскоре после этого Элмана отстранили от организации программы гуманитарной помощи, и Саймон, переступивший через его мертвое бюрократическое тело, получил грант в 600 000 долларов для проведения операции в Пешаваре поблизости от афганской границы. Шнабель был восхищен мастерством Уилсона, которому удалось «свалить» помощника госсекретаря. Вскоре конгрессмен устроил не менее яркую демонстрацию своей власти карать и вознаграждать.
Когда Ларри Кренделл — человек, которого Агентство по международному развитию поставило во главе программы гуманитарной помощи Афганистану, — попросил разрешение на встречу с Уилсоном, конгрессмен заподозрил худшее. Розовощекий бюрократ с самодовольным выражением лица напомнил Уилсону Элмана, и он был резок с ним. «До тех пор пока вы не докажете мне, что моджахеды получают морфин и им оказывают медицинскую помощь, я не хочу видеть вас здесь», — заявил он.
В то время Уилсон не мог знать, что Ларри Кренделл был бюрократическим «вольным стрелком» — очередным самозваным крестоносцем, которые каким-то образом втягивались в орбиту Чарли Уилсона. В своей жизни Кренделл достиг того этапа, когда ему хотелось оставить след в истории, и складывалось впечатление, что вся предыдущая карьера готовила его к этому назначению. В качестве молодого чиновника AID во Вьетнаме он тесно сотрудничал с ЦРУ. Незадолго до советского вторжения он прослужил два года в Кабуле. Он знал людей и страну. Более того, Кренделл пользовался уважением в AID и считался кем-то вроде гения, который всегда может найти обходной путь среди робких чиновников.
По прибытии в Пешавар 2 сентября 1985 года он сделал свой первый ход, который сразу же перевел его в высшую лигу. В его распоряжении имелось 6 миллионов долларов, которые он должен был потратить до 30 сентября, то есть до конца бюджетного года. Это были деньги, взятые президентом из сирийской программы AID, и если бы он не успел потратить их до последнего срока, то они бы ушли в казначейство. Другой сотрудник AID мог бы избрать безопасный курс действий и швырнуть все деньги в бездонную бочку помощи беженцам. Но Кренделл уже разбирался в обстановке и чувствовал, что он должен предпринять нечто особенное для хороших отношений с лидерами моджахедов. Широким жестом он распорядился о закупке сотен новеньких внедорожников «исудзу» и «тойота», которые затем преподнес в дар афганским командиром. Единственное условие заключалось в том, чтобы машины использовались для нужд повстанцев, а не для коммерческих целей в самом Пакистане.
«Я хотел быстро произвести на них впечатление, — объясняет Кренделл. — Нужно было сыграть по-крупному, чтобы они стали серьезно относиться к нам. Это доставило нам массу неприятностей с AID, поскольку когда они покупают транспортные средства для правительства, то рассчитывают, что по ночам их можно будет ставить на автостоянки, чтобы в любой момент отчитаться за них. В данном случае большинство грузовиков бесследно исчезло, и люди из AID этого не понимали, зато нам удалось установить дружескую связь с моджахедами. Эти сукины дети внезапно полюбили нас, и передо мной открылись такие возможности, каких ни у кого больше не было».
Это было типично для Кренделла: с самого начала сделать смелый ход, чтобы заручиться расположением людей, которые ему могут понадобиться впоследствии. К своему удивлению он узнал, что ни ЦРУ, ни сотрудники посольства США не имели прямых контактов с моджахедами. Впрочем, последние не имели права этого делать из-за прямого запрета президента Зии уль-Хака. Поэтому когда Кренделл попросил о встрече с некоторыми лидерами сопротивления, в консульстве ничем не смогли помочь ему. Судьба распорядилась так, что, гуляя по улицам Пешавара, он встретился с одним из местных жителей, некогда работавшим на него во время службы в посольстве США в Кабуле. «Я рассказал ему о своей проблеме — о том, что мне нужно вступить в контакт с повстанцами, но посольство не знает, как это сделать. Это было в шесть часов вечера, а в два часа ночи мой номер в гостинице был заполнен моджахедами».