«К земле огнём прижать хотят… поближе подобраться под его прикрытием… выходит, это не я тут время тянул, а они ждали пока отставшие ручники подоспеют».
Краем глаза, как при замедленной съёмке, вижу, как крепкая фигура старшины поднимается над землёй, рука с зажатой в ней гранатой идёт назад и тут же — резко летит вперёд. Взгляд напарника следующую секунду ещё провожает её, пущенную по дуге в сторону пулемётов, но вдруг какая-то невидимая сила бьёт бойца в грудь и, как сломанный манекен, отбрасывает его назад и вниз. Взрыв гранаты происходит в то же мгновение, как голова старшины скрывается из виду. Пулемёты сразу замолкают, я, пользуясь возникшей паузой, ныряю в воронку старшины, чтобы застать последний толчок его сердца, заливающего алой кровью продырявленную гимнастёрку, и последнее движение глаз с расширенными зрачками в мою сторону.
— Банзай! — Раздаётся совсем рядом.
Торопясь, кручу рукоятку и ставлю гранату на боевой взвод, резко отвожу руку в сторону, рука чувствует легкий щелчок ударной пружины…
Поднимаюсь на ватных ногах, вижу совсем рядом нескольких, поднявшихся на колени самураев, меня ведёт вперёд…. граната выскальзывает из мокрой ладони, шлёпается на землю и катится под откос в сторону японцев. Кто-то раскалённым прутом протыкает меня насквозь, падаю навзничь на старшину и до взрыва успеваю увидеть быстро падающее на меня черное небо.
— По сторонам гляди… — недовольно шипит Оля, глядя на тяжело дышащего ей в спину моряка.
Они только что проплыли полкилометра, в основном под водой, и пробежали метров триста в гору и, обшарив всё неподалёку, оказываются на небольшой полянке. Нагнувшись, девушка достаёт из сброшенного с плеча мешка спортивное трико и в два-три приёма быстрыми сильными скручивающими движениями досуха выжимает одежду, остро пахнущую болотом. Бойченко застывает, ослеплённый новым ракурсом прекрасного женского тела.
— Кому сказала…
Старшина, очнувшись, лезет в свой мешок, достаёт полотняные штаны не выжимая воды суёт ногу в широкую брючину, вторая нога скользит по камню, и он шлёпается на задницу. Через минуту, облачившись в форму и подняв глаза, он с сожалением видит уже одетую девушку, застёгивающую под коленом ремешок от ножен.
— Держи… — Оля поднимает с земли прорезиненный контейнер, расслабляет застёжки и достаёт оттуда два револьвера с длинными цилиндрическими насадками на стволе.
— Сухие… — удивлённо протягивает Бойченко, принимая один из них и две коробки с необычными остроносыми пулями.
— Заряжай, быстро… — из контейнера появляется небольшой чёрный фонарик с непрозрачным фильтром.
— Где наши? — девушка напрягает зрение чтобы разглядеть ещё тусклые в сумерках огоньки на противоположном берегу озера.
Где-то там сейчас расположился пост приёма инфракрасного излучения, срочно переброшенный из Краскино для испытания системы ик-связи в боевых условиях, состоящий из теплопеленгатора и фонарика с фильтром. При этом скрытной связь получается только в одном направлении: от фонарика к пеленгатору — создать портативный ик-приёмник пока не удалось.
— Вон видишь два красных? — рядом встаёт Бойченко, — они где-то посередине.
— Давай сам семафорь, ты привычный, — Оля садится на камень и тянется к своим тяжёлым ботинкам, лежащим на земле, — передавай: «вышли на точку, происшествий нет, начинаем поиск».
— И не торопись, одна буква в секунду, — девушка выливает воду из ботинок, — там детектор медленный, дождись подтверждения приёма кодом.
Через минуту между красными огоньками замигал ещё один — зелёный.
— Попрыгали… — выпрямляется Оля, спрятав фонарик в брезентовый подсумок на ремне.
Вечернюю тишину разрывают пулемётные очереди, многократно повторённые горным эхом, затем два глухих взрыва и снова всё замолкает.
— Ходу! — срывается с места девушка.
— Слышь, Петрович, а чего это мы по темну тащим этого бугая? Он же мёртвый, до утра что ль не мог подождать? — из темноты доносится молодой звонкий голос.
— Значит не мог, — сквозь зубы отвечает тот.
— А что ты вообще вызвался? Вон пусть корейцы бы и мудохались с ним? Я что обязан? Я вообще-то ординарец атаманов, да и ты тоже… Ну что молчишь, язык что ли проглотил? Хоть бы другого выбрал, тот помельче вроде был.
— Дурак ты, Васька, — отвечает пожилой прокуренный голос. — ты видал какие у нашего сапоги? Новые хромовые, кожа тонкая, генеральские… я на них сразу глаз положил, а у второго — яловые, сношенные.