В палату входят два вохровца с наганами в кабурах и встают за спиной у девушки.
— Ваши обвинения в отношении товарища Горбача не получили подтверждения, — Родос демонстративно прячет правую руку за спиной, — а вот относительно вас в Москве возникли серьёзные вопросы. Сдайте оружие, сейчас мы проедем в Управление НКВД, где я проведу официальный допрос.
— Вы не могли бы не курить в машине, товарищ Горбач…
Майор, молча сидящий на переднем сиденье «эмки» недовольно кривится и выбрасывает папиросу в открытое окно.
«Что за ерунда? Откуда он вообще здесь взялся, помнится Оля перед моим отъездом в Приморье сказала, что у неё в отношении Горбача есть подозрение в его участии в „заговоре Гамарника“ и что группа Главного Управления Госбезопасности, которую она вызвала из Москвы должна была заняться им вплотную. А тут он на свободе и на территории соседнего Приморья… Подозрительно».
Гамарник, бывший начальник Политуправления РККА, успевший застрелиться перед своим неминуемым арестом, унёс с собой в могилу имена многих людей, связанных с ним. Оля говорила, что настоящим мозговым центром заговорщиков был вовсе не Тухачевский, а Гамарник. По его замыслу, переворот должен был начаться с волнений на Дальнем Востоке, в самом отдалённом от Москвы регионе, охватить Восточную Сибирь и только затем должен был последовать «дворцовый переворот», физическое устранение растерявшейся и дезориентированной к тому времени «сталинской группы». Тухачевский, поначалу предлагавший подождать для выступления начала войны на Западе, в итоге согласился с мнением более опытного в политических вопросах Гамарника, так как этот план позволял контролировать время начала и место переворота.
Для осуществления своего плана, заговорщикам как воздух была нужна опора в армии: сорок дивизий ОКДВА были главной силой, способной решить исход восстания, поэтому лучшим вариантом для путчистов было участие в нём Блюхера, но вот с этим возникли основные проблемы. Строптивый маршал долгое время не соглашался на уговоры Гамарника, который на протяжении десяти лет сам был связан по работе с Дальним Востоком, ежегодно совершал туда инспекторские поездки, где непременно встречался с Блюхером, но тот тянул время, не мешая, но и не принимая активного участия в подготовке заговора. Мои магнитофонные плёнки дали в руки правительства неопровержимые доказательства против путчистов, вдребезги разбили их планы, но оставили не прояснённым «план Гамарника» и роль, которую он играл в заговоре. Впоследствии арестованные военные, не назвали имени Блюхера на суде, видимо до последнего надеясь на снисхождение от него (маршал входил в состав трибунала).
— Ты действительно веришь во всё это, видела какие-нибудь документы? — спросил я Олю тогда.
— Раньше не верила, думала байки, пока не нашла показания Оскара Тарханова, здесь в Хабаровске в материалах Особого отдела. Он служил в разведывательном отделе ОКДВА, был одним из связников Гамарника, всё подробно рассказал на допросе, вот только почему-то эти признания не вызвали интереса у следователей, я нашла протоколе резолюцию Горбача: «В архив».
— А почему в архив? Не проще ли было его уничтожить?
— Не проще, — отвечала подруга, — уничтожить единицу хранения трудно, надо вносить изменения в реестры, а так — документ навсегда оседает на полке, доступ к нему никто не имеет… ну за исключением неожиданного и очень усердного ревизора из центра, да и то имеющего поддержку наркома.
«Всё подозрительно…. медсестра Вера, сидящая слева от меня то и дело, как бы невзначай, прижимается ко мне бедром, мрачный сержант справа, время от времени поправляющий кобуру… или у меня паранойя»?
— Приехали, — облегчённо выдыхает майор, «эмка», не останавливаясь, ныряет под заранее поднятый шлагбаум.
«Санаторий „Океанский“, — успеваю прочесть я, — красиво… пальмы и сосны рядом растут».
Водитель глушит мотор и из-за открытой двери машины доносится рокот невидимого океана, а к резкому запаху табака в салоне примешивается аромат цветов. Перед небольшим одноэтажным срубом раскинулась круглая клумба с экзотическими цветами, за ним поднимается сосновый бор.
«Лепота, — полной грудью вдыхаю просоленный воздух, — мнительный ты стал, Сидор»…
11 августа 1938 года, 14:00.
— Та-ак… не желаешь, значит, правду говорить, — Родос встаёт из-за стола, подходит к окну, за которым открывается великолепный вид на бухту «Золотой рог», и открывает форточку. В тишину кабинета тут же проникают портовые шумы, звук пароходного гудка и шорох морского прибоя.