— А товарищ Завенягин, — «прочитал» мои мысли Сталин, — возглавит Спецкомитет?3 по вопросам цветной металлургии.
Неделю назад, прямо с поезда, заглянув к себе на Большую Татарскую, застаю на проходной взволнованного Пересыпкина, который обычно исполняет обязанности начальника СКБ во время моего отсутствия, нервно вышагивающего туда-сюда, рядом с ним вытирает пот со лба инженер Дричек.
— Алексей Сергеевич, как хорошо, что вы приехали, — облегчённо вздыхает Пересыпкин, — понимаете, нас срочно вызывают к товарищу Молотову показывать «сплав».
Наш трудовой подарок к Первомаю, инструментальная сталь для резцов и фрез, в наркомате машиностроения поначалу прошёл почти незамеченным: «да, сталь неплохая, но где взять для его производства карбид титана? Покупать за золото за границей»? Всё вдруг изменилось после встречи с Иваном Гудовым, депутатом Верховного Совета, с которым я разговорился в спальном вагоне «Красной стрелы» по дороге в Москву.
— Так ты тот самый «рабочий Гудов», что баллотировался по Ленинскому округу? — с первой минуты мы перешли с Иваном на ты.
— Он самый, — отвечает большеголовый невысокий крепыш в майке, под которой заиграли тяжелые грудные мышцы тяжелоатлета, — первый раз, понимаешь, еду в самом вагоне, раньше только под ним…
— Между угольными ящиками, — понимающе киваю я головой.
— … так ты что, тоже из беспризорников? Вот не думал, что Чаганов из наших, всем мы с тобой Советской власти обязаны. Вот взять меня…
Гудов начал рассказывать о своей сиротской судьбе, коммуне для беспризорников, как когда подрос стал в ней воспитателем.
— … три года назад я был чернорабочим, тачку с деталями на станкостроительном заводе имени Орджоникидзе по пролёту возил, а теперь фрезеровщик — стахановец, орденоносец, депутат Верховного Совета. За руку здороваюсь с лучшими людьми страны! Сам нарком машиностроения товарищ Брускин советуется со мной.
— Так ты фрезеровщик, — уцепился я за ключевое слово, — в газетах писали просто станочник, что девять норм в смену даёшь.
— Фрезеровщик! — расправил плечи Гудов, — нас часто с токарями по металлу путают, а напрасно! У токаря режущий инструмент стоит на месте — вращается заготовка, из которой он делает деталь. У нас же фрезеровщиков — всё наоборот: вращается сам режущий инструмент, а обрабатываемая деталь стоит на месте. Есть фрезы хвостовые, торцевые, угловые…
— А такие есть, чтобы разборными были, где режущая часть сменной была?
— Есть, сборная называется, — вопросительно смотрит на меня Иван, — ещё головки фрезерные бывают со сменными пластинами, а тебе, Алексей, зачем?
— Да вот замутили мы в КБ сплав стальной, хотим испытать его в деле.
— Лёшка! — телефонная трубка чуть не взорвалась от Гудовского баса через три часа после нашего разговора, — твоя сталь такая быстрорежущая, что я теперь не девять норм буду давать, а три раза по девять!
— Это ж сколько будет?
— Приезжай на завод, сам увидишь! — не обращает внимания на мой подкол Иван.
Но тогда встретиться нам не пришлось, снова нужно было ехать в Архангельск.
К проходной, как океанский лайнер, разгоняющий портовые судёнышки — «эмки», пришвартовался огромный правительственный «Бьюик».
«Надо ехать…. — мощная машина мягко трогается, — не хотелось бы, конечно, зная прохладное отношение ко мне Молотова, обсуждать вопрос со сплавом без поддержки, но делать нечего — Пересыпкина никто вообще слушать не станет. Куда направляемся? В Кремль? Нет, объезжаем его, едем к Охотному ряду, а… понятно, к зданию Совета Труда и Обороны. СТиО уже нет, дом числится за Совнаркомом».
На входе вохровец внимательно смотрит на меня — не узнаёт, шутка ли, потерял почти двадцать килограмм. Проходим в просторную комнату на втором этаже, где вижу Гудова и группу людей с ним, наверное, со станкостроительного завода, тоже странно глядящих в мою сторону.
— Что тут происходит? Я, как говорится, с корабля на бал.
— Заседание Экономического Совета, — осторожно пожимает мне руку Иван, с тревогой заглядывая в глаза, — Вознесенский председательствует.
«Живём! Как это я забыл: Сталин и Молотов всегда вместе выезжают из Москвы на отдых: один в Сочи, другой — в Ялту. На хозяйстве остаётся Киров».
Высокая, обитая кожей, дубовая дверь бесшумно открывается, из-за неё появляются красные, как из парной, люди в помятых костюмах, облегчённо вздыхают и торопятся к выходу. Подгоняемый референтами заместителя председателя Совнаркома, директор завода Ефремов формирует нашу колонну (мы с Гудовым впереди), под рассеянными взглядами наркомов и их заместителей, сидящих за столом для совещаний, рассаживаемся на стульях, расставленных у стены огромного кабинета.