– Потому что чем больше она знает, тем для нас опаснее – да и для нее, если ты, к примеру, самоубийца и на меня тебе тоже наплевать. Если она ничего знать не будет, то ничего и не скажет. Пусть высадит нас в Длинных Тенях, и дело с концом.
Тео с удовольствием поспорил бы, но понимал, что Кочерыжка права.
– И когда же нам выходить?
– Прямо сейчас. Выйдем и пересядем на автобус.
– На автобус? Господи, поезда еще куда ни шло – так тут еще и автобусы.
– Да заткнись ты! Выдать себя хочешь, что ли? Скажи ей. И не смотри на меня. Не думай, что я опять все улажу, а ты как бы ни при чем останешься. – Кочерыжка слетела с его плеча и села на дверную ручку, упершись спиной в ее мягкий изгиб и свесив крылышки. – Давай, – уже не шепотом, а в полный голос сказала она.
Поппи открыла глаза.
– Извините. Здесь гораздо приятнее ехать, чем в поезде. У отцовского управляющего, конечно, припадок будет – он хоб старой школы, и каждый раз, когда я трачу лишний пенни, ему как волосок из попы выщипывают. – Она хихикнула. – Вы, наверно, считаете меня ужасной сквернословкой, Тео.
– Поппи... – Тео очень не любил быть мерзавцем. Он охотно придумал бы какую-нибудь полуправду, но Кочерыжка так и ела его глазами, скрестив руки на груди. – Поппи, нам нельзя ехать с вами до самого центра. Высадите нас, пожалуйста, здесь.
– Как так? – Она перевела взгляд с него на Кочерыжку – та только плечами пожала. – Куда это вы собрались?
– Нам нужно... в много разных мест. Вы и так уже подвергаетесь опасности – потому только, что знакомы с нами и помогаете нам. Мы не хотим, чтобы стало еще хуже.
– А я думала... – Лицо Поппи стало жестким. – Вы просто использовали меня.
– Да нет же, Поппи, клянусь вам...
– Я для вас ничего не значу, совсем ничего. Просто вы притворялись, чтобы попасть в Город. Зря я не позволила констеблям забрать вас. – В тусклом свете салона ее лицо казалось меловой маской, где темнели только глаза и дрожащие губы. – Вы, наверное, действительно убийцы. Да нет, где там – для этого по крайней мере нужно быть отчаянными. Обыкновенные воры, мелкие, гадкие воришки. – Она застучала по перегородке, отделявшей их от шофера. – Останови!
– Прошу прощения, госпожа? – отозвался невидимый дун.
– Останови карету! Эти двое выходят.
Лимузин отделился от потока медленного движения и причалил к тротуару. Дверца, на ручке которой так и сидела Кочерыжка, беззвучно распахнулась. Вывеска какого-то казино заливала мостовую серебристо-голубым светом.
– Послушайте, Поппи, мы очень благодарны вам – я вам благодарен, – начал Тео. – И вы мне по-настоящему нравитесь. Я считаю вас...
– Круглой дурой. Глупой маленькой девочкой. Выходите. Отправляйтесь хоть в Колодезь, мне дела нет.
Кочерыжка, практичная, как всегда, уже парила над тротуаром. Трое молодых огров, проходя, заглянули в лимузин.
– Привет, тычиночка! – сказал один, скрючившись пополам и пытаясь просунуть здоровенную голову внутрь. Кулачищи, как окорока, запах, как из заводской сточной трубы. – Развлечься хочешь? Снизошла от цветочных чертогов к серым работягам?
– Если ты дотронешься до моего экипажа, – процедила Поппи, – если хоть на стекло дохнешь, я прикажу убить не тебя, а твою семейку. Всех до единого. – Огр заморгал. – Объясняй потом соседям, что мамаши, папаши, братишек и сестренок не стало из-за того, что в твоей башке завелась пара глупых мыслей. Поработай ей и реши, стоит ли тебе связываться с домом Дурмана, серое животное.
Огр успел моргнуть еще разок, и двое других оттащили его назад с силой, от которой парень нормального размера развалился бы на куски.
– А ты, однако, крута, – глядя им вслед, протянул Тео.
– Вон из моей кареты!
На глазах у нее стояли слезы, из-за чего он почувствовал себя распоследним подонком – но кое-что другое в этом лице пресекло на корню его протесты и заверения в собственной невиновности. Он вылез, и дверца захлопнулась, оцарапав ему лодыжку. Секунду спустя лимузин снова влился в поток машин, уступавших ему дорогу, словно он вез груз динамита.
– У тебя прямо талант выбирать себе девушек, – заметила Кочерыжка.
– Заткнись. – Ему совсем не хотелось ссориться еще и с Кочерыжкой, но переполнявшие его отрицательные эмоции просто не позволяли ему молчать – хотя и достойного продолжения придумать тоже не получалось.
За летуницей он шел, как в тумане, пытаясь разобраться в своих чувствах, безразличный к окружающим его диковинам и самым невероятным формам жизни. Хорошо еще, что ночь ясная и ему не приходится в довершение всех бед брести под дождем по лужам.
Он страдал в основном потому, что терпеть не мог, когда его неправильно понимали, – но не только из-за этого. Поппи Дурман ему действительно нравилась. Отрадно было среди всех этих бурных событий пофлиртовать (вполне невинно) с милой красивой девушкой, относившейся к нему с такой же симпатией. И было в ней еще что-то, черт знает что – кажется, это называется очарованием.
– Что я такого сделал-то?
Кочерыжка, разыскивавшая нужную автобусную остановку, отозвалась не сразу.
– О чем ты?
– Я ведь не врал ей. Ничего ей не обещал.
– Некогда сейчас это обсуждать, Вильмос. И то, что я скажу, тебе все равно не понравится.
– Но я правда не понимаю. Я же ничего...
Она села ему на плечо, ухватилась за ухо и заглянула в лицо.
– Дерева зеленые, парень, ты вообще-то с девушками встречался когда-нибудь?
– Что за вопрос? Конечно. Сто раз.
– Тогда непонятно, почему ты до сих пор ничего в женщинах не смыслишь. Может, как раз потому у тебя их было так много? Легче бросить, чем объясниться толком, так, что ли?
– Жизнь и так не удалась, – простонал он, – а теперь еще фея размером с собачью жевательную игрушку занимается со мной секспросветом.
Долгое время она молчала и даже не шевелилась, а когда заговорила, он с трудом расслышал ее за уличным шумом.
– Я дам тебе шанс извиниться.
– Чего?
– Ты слышал.
– Да что я такого сказал-то? Ну, хорошо! Извини! – Он остановился посреди тротуара, стараясь заглянуть ей в глаза. Прохожие из иллюстрированной книги сказок обтекали его с двух сторон. – Ты только не бросай меня, Кочерыжка. Извини, если я сказал глупость, но я даже не знаю, в чем она заключается, вот ей-богу.
– Да ты, почитай, одни только глупости и говоришь, – помолчав, ответила она.
– Возможно, – легко согласился он, обрадовавшись, что ее голос стал снова почти нормальным. – Вот и пользуйся случаем лягнуть меня за это – другого раза ты дождешься только минут через десять. Но я так до сих пор и не усек, что такого брякнул.
– По-твоему, если я маленькая, то и глупая?
– Да нет же!
– По-твоему, я не женщина?
– Женщина! – Он вовремя проглотил «вроде бы», смекнув, что это только обострит ситуацию.
– А проблема, насчет которой ты ноешь, связана с женщиной или нет?
– Да, но...
– Так почему же я не могу поделиться с тобой своим опытом, если принадлежу к этому самому полу?
– Слушай, я ничего такого не хотел, я просто... Забудем, а? Я был не прав. Что еще у нас новенького?
– Кончай бухтеть и двигай ногами, дубина. И слушай, что тебе говорят.
– Весь внимание.
– Ты, кажется, спрашивал, что сделал не так. И говорил, что ничего, мол, ей не обещал. Будто ты в суде или контракт подписываешь – стоит только забрать бумажку и сказать, что ты ничего такого не говорил. Чувства законам не подчиняются, особенно женские, сам знаешь.
– Ничего я не знаю. В том-то вся и беда.
– Отлично знаешь. Был у меня как-то дружок вроде тебя. Милый и славный по большей части – вот только брать он брал, а взамен отдавать не больно-то порывался.
– Ну и что же он должен был отдавать взамен? Или нам, мужикам, полагается ваши мысли угадывать?
– Ох, Дерева. Надо же быть таким несмышленышем. Хорошо, не говорил ты ей, что любишь ее и проживешь с ней всю жизнь в домике у моря. А за ручку ее держал? Слушал разговоры о том, как она счастлива? Заливал ей, какая она прелесть и до чего ты рад, что с ней встретился?