– Ты просто трусишь. Самый примитивный страх.
Никита повернулся и зашагал, широко откидывая руку с зажатой между пальцами сигаретой.
– Послушай! – крикнула Алена. – Куда ты несешься?
Никита остановился у широкого каменного парапета. Поставил на балюстраду согнутую ногу, уперся в колено локтями и, втянув голову в плечи, нахохлился.
Плоский буксирчик с распущенной косой черного дыма разрезал низким носом воду. Вдоль кормы на протянутых веревках сушилось белье. Казалось, что буксирчик капитулировал и выбросил белые флаги. Неловко, по-утиному качнулась на поднятой волне пирамидка бакена. Вскоре буксирчик скрылся за бетонным молом, и лишь предательский дым следил за ним длинной указкой…
Никита щелчком выбросил сигарету, и она, описав дугу, упала в воду.
– У него на карту поставлена вся жизнь. Ты забудешь это происшествие, а ему забыть не удастся – напомнят. Проволокой колючей. Закон слеп. Он карает. Ему некогда заглядывать в будущее. Это должен сделать наш здравый смысл. Парадокс! Законы – воплощение здравого смысла… Думаешь, я спал сурком этой ночью? Я ждал твоего звонка, ждал. И если бы не дождался, сам бы позвонил. Нам необходим этот разговор. Теперь, когда прошло время, можно поговорить обо всем спокойно, отстранясь. Мы не вправе ему советовать, Аленка. Слишком у нас разное положение. Можно лишь высказать свое отношение…
– Я рассказала кое-что отцу.
– Жаль. Я ведь предупреждал тебя!
– После того, как я успела рассказать, – вздохнула Алена. – Так случилось, Кит. Сама жалею.
Никита присел на край балюстрады и закинул ногу на ногу.
– Ну и что сказал твой отец?
– Сказал, что мы с тобой теперь как бы соучастники. Так как знаем и молчим… Теперь и он, выходит, соучастник… Правда, я не назвала имя Глеба.
Никита присвистнул:
– Чепуха! Если твой отец заявит…
Он повернулся лицом к морю. Гранит балюстрады четко отсекал асфальт набережной и уходил в спокойную воду. Два одинаково округлых черных камня торчали из воды, напоминая глаза отдыхающего бегемота. Сходство было поразительное. И эти небольшие брошенные в сторону голыши – точно ноздри бегемота. Алена однажды довольно долго простояла в зоопарке у бассейна в ожидании появления бегемота. С чего это она вспомнила? Сколько ни жди, тут никто не появится – пустой номер. Обычные камни…
– Слушай, а ты не могла бы уехать куда-нибудь на эти дни? – произнес Никита. – Допустим, в командировку.
– Могу. Давно собираюсь в Харьков. А что?
– Поезжай. Сегодня. Если и не в командировку, то куда угодно. За город. На дачу. Отпросись на несколько дней.
– Вот еще! Для чего?
– Есть идейка. У тебя найдется ручка? Или карандаш?
Никита полез во внутренний карман плаща, достал записную книжку, вырвал чистый листок и, пристроившись, принялся писать.
– Вот. Единственная возможность как-то исправить положение, – Никита протянул листок.
Корявые, вытянутые буквы брезгливо касались друг друга, составляя слова. Алена пробежала глазами по листку: «Алена, поезжай спокойно. Все, что касается истории с Глебом, я улажу сам. Обещаю. Кит».
– Так вот, – Никита поправил выбившийся шарф. – Я обещаю тебе все уладить: заявить в милицию или уговорить Глеба повиниться. Или… Ну, не знаю, что. Главное, я тебе это обещал. Письменно. Записка останется у тебя. Понимаешь?
– Не понимаю.
– Короче, – прервал Никита, – поступай как говорят. Я сам все улажу. Но при одном условии: ты должна уехать. Чтобы не наделать больше глупостей, – и повторил раздельно, внушительно: – Чтобы не наделать больше глупостей… И еще! Вернешься домой – покажи записку отцу. Он должен все понять.
– Я тоже начинаю кое-что понимать.
– Вот и отлично, – буркнул Никита.
– Только нужны ли такие жертвы? – Алена в нерешительности теребила листок.
– Нужны! Кстати, никакой жертвы нет. Я убежден, что мы с тобой поступаем во имя справедливости…
Алена натянуто улыбнулась. Такое чувство, что она украла и ее поймали. Ей было стыдно. Она сейчас презирала себя. И ненавидела Никиту. Она не могла найти в себе силы растоптать этот листок, швырнуть его в воду…
Медленным движением она вложила листок в сумку.
– Кроме нас с тобой существует еще и Марина.
– С Мариной проще, – Никита плотнее запахнул плащ и поднял воротник. – Марина любит его. Этим все можно оправдать.
Они шли вдоль набережной. Усатый дворник сгребал шуршащие зеленовато-желтые листья.
– Ты подлец, Кит… И я… И он… Мы подлецы! Ненавижу, ненавижу… И ничего не могу поделать.