IX.
Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом. - Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, - прошептал Петя. - Не говори по-русски, - быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: "Qui vive?" 6 и звон ружья. Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет. - Lanciers du sixiиme, 7 - проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту. - Mot d'ordre? 8 - Долохов придержал лошадь и поехал шагом. - Dites donc, le colonel Gйrard est ici? 9 - сказал он. - Mot d'ordre! - не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу. - Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre... - крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. - Je vous demande si le colonel est ici? 10 И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору. Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу). Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что-то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом. - Oh, c'est un dur а cuire, 11 - говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра. - Il les fera marcher les lapins... 12 - со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми. - Bonjour, messieurs! 13 - громко, отчетливо выговорил Долохов. Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову. - C'est vous, Clйment? - сказал он. - D'oщ, diable... 14 - но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего-нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали. - Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, 15 сказал с сдержанным смехом голос из-за костра. Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше. Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их. - Les brigands sont partout, 16 - отвечал офицер из-за костра. Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил. "Ну, теперь он уедет", - всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор. Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал: - La vilaine affaire de traоner ces cadavres aprиs soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, 17 - и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что-то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми. "Подадут или нет лошадей?" - думал Петя, невольно приближаясь к Долохову. Лошадей подали. - Bonjour, messieurs, 18 - сказал Долохов. Петя хотел сказать bonsoir 19 и не мог договорить слова. Офицеры что-то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы. Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь. - Слышишь? - сказал он. Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки. - Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, - сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою. - Нет! - вскрикнул он, - вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю. - Хорошо, хорошо, - сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.
Х.
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его. - Слава богу! - крикнул он. - Ну, слава богу! - повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. - И чег'т тебя возьми, из-за тебя не спал! проговорил Денисов. - Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а. - Да... Нет, - сказал Петя. - Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением. Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор. На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое-где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса. Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто-то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней. - Ну, Карабах, завтра послужим, - сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее. - Что, барин, не спите? - сказал казак, сидевший под фурой. - Нет; а... Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. - И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря. - Что же, соснули бы, - сказал казак. - Нет, я привык, - отвечал Петя. - А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми. Казак высунулся из-под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю. - Оттого, что я привык все делать аккуратно, - сказал Петя. - Иные так, кое-как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю. - Это точно, - сказал казак. - Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи... (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать? - Отчего ж, можно. Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю. - А что же, спят молодцы? - сказал Петя. - Кто спит, а кто так вот. - Ну, а мальчик что? - Весенний-то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад-то был. Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура. - Что точишь? - спросил человек, подходя к фуре. - А вот барину наточить саблю. - Хорошее дело, - сказал человек, который показался Пете гусаром. - У вас, что ли, чашка осталась? - А вон у колеса. Гусар взял чашку. - Небось скоро свет, - проговорил он, зевая, и прошел куда-то. Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо - караулка, и красное яркое пятно внизу налево - догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, - гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть - глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц - все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это - самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было. Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно. Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его. Петя стал закрывать глаза и покачиваться. Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто-то. - Ожиг, жиг, ожиг, жиг... - свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой-то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы - но лучше и чище, чем скрипки и трубы, - каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное. "Ах, да, ведь это я во сне, - качнувшись наперед, сказал себе Петя. Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!.." Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. "Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу", - сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов. "Ну, тише, тише, замирайте теперь. - И звуки слушались его. - Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. - И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. - Ну, голоса, приставайте!" - приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте. С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг... свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него. Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева. - Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете. Петя очнулся. - Уж светает, право, светает! - вскрикнул он. Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги. - Вот и командир, - сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.