ниспадающие на ее плечи, эти мягкие губы, лоб, подбородок, нос, что же все это значит? — спрашивали они, ибо невозможно, просто невозможно было описать ее словами, потому что в красоте следует описывать то, что коварно и неотразимо, или, будем совершенно честны: она была видением поистине великолепной, величественной самки животного в мрачно-синтетическом мире болезни.
33.
Если кто-то действительно и искренне желал ему успеха в его начинании, так это она, заявила стюардесса остальным членам экипажа на борту, хотя она была уверена, добавила она, что как только она его оставила, он быстро бы отстал и никуда не добился, и, скорее всего, его имя вычеркнули бы из списка ожидания после того, как появилась швейцарка в инвалидной коляске — почти на три с половиной часа позже — именно тогда, когда она попрощалась с ним, вталкивая женщину в дверь офиса, да, они бы вычеркнули его имя из списка, стюардесса повторила с растущей уверенностью, никаких сомнений, абсолютно никаких, не то чтобы она точно знала, кто именно это сделает, люди, которые обычно отвечают за такие решения, как она ожидала, полицейские, работники психиатрической службы, сотрудники службы безопасности, обычные подозреваемые, потому что, судя по тому, как он выглядел, было чудом, что он оказался в пределах слышимости от офиса MALÉV, и никто, кто имел с ним хотя бы краткий контакт, не мог поверить, что он получит хоть какую-то далее, так почему она должна этому верить, как бы она ни
возможно, хотелось бы, чтобы это было иначе, ведь пересечь город, выйти в аэропорт Ферихедь, пройти мимо контролеров, таможенников, сотрудников службы безопасности, а затем отправиться в Америку, нет, нет, нет, стюардесса покачала головой, невообразимо, что он мог всё это выдержать, и даже сейчас, примерно два часа спустя, когда она обдумывала это, всё это казалось ей сном, не то чтобы она видела такой странный сон за долгое время, призналась она, и она понятия не имела, во что всё это вписывается, это воспоминание, которое она теперь хранила, потому что была всё ещё слишком близка к нему, она ничего толком не видела, не имела понятия, кто он на самом деле , или что-то о нём, кроме того, что она сразу же начала оправдываться за него и защищать его, не будучи в состоянии сделать какие-либо категорические заявления о нём, другими словами, защищать его от какого-то пока ещё неизвестного обвинения, например, в безумии, потому что, хотя на первый взгляд он и казался безумцем, он был, как она уже сказала сказала, не дура, но, как бы ей выразиться, было в нем, в этом человеке, что-то такое торжественное, такое необычное, такое...
она чувствовала себя вправе использовать это слово – настолько поразительное в своей абсолютной торжественности, что её невольно поразило его отчаяние, его абсолютная решимость на что-то, хотя он и не мог сформулировать, на что именно, и нет, она не шутила, она не обманывала их, не просто так всё это говорила, и после хорошего сна она оправится от пережитого, и как только она со всем этим справится, сказала она, указывая на себя, со всеми этими «можно с вами поговорить», со всей этой «напряжённостью», на самом деле, это её саму сочтут сумасшедшей за то, что она вообще ввязалась, верно? ах нет, совсем нет, она бы поняла, если бы коллеги посчитали её сумасшедшей, поэтому она заткнётся сейчас, перестанет рассказывать об этой потрясающей, потрясающей душу встрече, и извинилась, что утомила их, и от души посмеялась.