себя среди всеобщего веселья, добавив только, что грустно, как мы встречаем людей случайно, проводим время, разговаривая с ними, признаем тот факт, что они оказали на нас какое-то влияние, потом теряем их и больше никогда не видим, что-то по-настоящему грустное, кто бы что ни говорил, — повторила она, смеясь, — действительно очень грустно.
34.
Это был Гермес, сказал Корин, Гермес лежал в основе всего, это была его отправная точка, это было основой его глубочайших интеллектуальных переживаний, и хотя он никогда никому об этом не говорил, он просто должен был сказать молодой стюардессе, что именно к Гермесу он в конечном итоге пришел, раз за разом пытаясь открыть это герметично запечатанное начало, раз за разом пытаясь понять его, разгадать, докопаться до сути и, не в последнюю очередь, рассказать об этом тем людям, с которыми судьба до сих пор сводила его, рассказать им, как он понял, что ему не суждено быть обычным архивариусом, не то чтобы он не хотел быть архивариусом, ибо он действительно был самым искренним архивариусом, но не обычным, и то, что он пытался открыть, на что он постоянно искал ответ, было причиной того, почему он не был обычным; и поэтому он снова и снова возвращался к событиям, которые произошли, все дальше углубляя свои исследования в прошлое, и всегда было что-то новое в его прошлом, что заставляло его думать: вот оно, я понял, или, скорее, он искал и искал источник,
истоки этой революции в его жизни , которая в конечном итоге, около тридцати или сорока часов назад, привела его сюда, и ко все новым потенциальным источникам и истокам, все новым отправным точкам и началам, пока он не пришел к выводу, как он с удовольствием сказал, к настоящему выводу, который он искал, и имя этому выводу было Гермес; ибо поистине, сказал он, Гермес для него был тем абсолютным origo, это была та встреча с герметическим, день, час, когда он впервые столкнулся с Гермесом, когда — если можно так выразиться — он познакомился с миром герметического и получил возможность заглянуть в него, в то, что Гермес представлял как мир, мир, в котором Гермес был правителем, Гермес, этот греческий бог, двенадцатый из двенадцати, с его таинственностью, его отсутствием фиксированности, его обильно многогранным существованием, его тайными формами, темной стороной его существа, окутанной глубокой многозначительной тишиной, который оказал такое завораживающее воздействие на его воображение или, точнее, полностью захватил его способности к воображению и сделал его беспокойным, втянул его в сферу, из которой не было выхода, ибо это было похоже на пребывание под чарами, или проклятием, или колдовством, поскольку именно этим был для него Гермес, не богом, который вел, а тем, кто сбивал с пути, сбивал с пути, дестабилизировал его, позвал его, оттащил в сторону, соблазнил его снизу, нашептал ему из-за кулис; но почему он, именно он, почему этот архивариус, работающий примерно в двухстах двадцати километрах от Будапешта, он не мог сказать, и не должен был искать причины, он чувствовал, а просто принять, что так оно и есть; именно так он узнал о Гермесе, возможно, из гомеровских гимнов, а может быть, от психоаналитика Кереньи, возможно, от чудесных Грейвсов, кто, черт возьми, знал или заботился, как это происходит, сказал Корин, это была, если можно так выразиться, фаза индукции, за которой быстро последовала следующая фаза, фаза
более глубокое исследование, в котором возвышающаяся, непревзойденная работа Вальтера Ф. Отто, то есть его «Боги Греции», была единственным руководством, и в этой книге, исключительно одна конкретная глава в венгерском издании, которую он читал и перечитывал, пока она не развалилась в его руках, что было точкой, в которой беспокойство и тревога вошли в его жизнь, когда вещи больше не были такими, какими они были, день, после которого все выглядело иначе, изменилось, когда мир показал ему свое самое ужасающее лицо, вызвав чувство диссоциации, предлагая самый ужасающий аспект абсолютной свободы, поскольку знание Гермеса, сказал Корин, влечет за собой потерю чувства того, что человек находится дома в этом мире, чувства принадлежности, зависимости, уверенности, и это означает, что внезапно возникает фактор неопределенности во всей совокупности вещей, потому что, так же внезапно, становится ясно, что эта неопределенность - единственный, единственный фактор, ибо Гермес означает временную и относительную природу законов бытия, и Гермес приносит и Гермес отменяет такие законы или, скорее, предоставляет им свободу, ибо в этом весь смысл Гермеса, сказал Корин стюардессе, ибо тот, кому дано взглянуть на него, никогда больше не сможет поддаться никакому честолюбию или форме знания, потому что честолюбие и знание — всего лишь рваные плащи, если можно так выразиться, которые можно приспосабливать или сбрасывать по прихоти согласно учению Гермеса, бога дорог ночи, самой ночи, ночи, чьи владения Гермеса простираются до дня, ибо как только он появляется где-либо, он немедленно меняет человеческую жизнь, делая вид, что позволяет дням быть, делая вид, что признает силы своих олимпийских спутников, и позволяя всему казаться, будто жизнь продолжает идти по его собственным планам и схемам, шепча при этом своим последователям, что жизнь не совсем такая, ведя их в ночь,