женщина на кухне, теперь ему приходилось ориентироваться в ней, ходя везде, пока он не узнал место, что он и сделал на следующий день после того, как купил компьютер и начал учиться им пользоваться, вскоре после пяти часов, когда он спустился по лестнице, вышел из дома и начал идти по улице, сначала всего на пару сотен ярдов и обратно, затем повторил упражнение несколько раз, оглядываясь через плечо, чтобы убедиться, что он снова узнает здания в лицо и позже, когда прошел добрый час, рискнул спуститься вниз до метро на углу 159-й и Вашингтон-авеню, где он долго изучал карту метро, не смея купить жетон, сесть на поезд или исследовать что-либо дальше в тот день, хотя он набрался смелости на следующий день купить жетон и сесть на первый попавшийся поезд, доехав до Таймс-сквер, потому что это название звучало знакомо, затем пошел по Бродвею, пока не был совершенно изнурен усилиями; и именно это он и делал, день за днем, всегда возвращаясь либо на автобусе, который порекомендовал переводчик, либо на метро, в результате чего после недели этих все более смелых приключений он начал учиться жить в городе и больше не испытывал смертельного страха перед поездками или покупками во вьетнамском магазине на углу, и, что еще важнее, больше не боялся каждого человека, который случайно оказывался рядом с ним в автобусе или проходил мимо него на улице: и все это он узнал, и это имело настоящее значение, хотя одно не изменилось даже через неделю, а именно его высокий уровень тревожности, то есть тревожность от осознания того, что, несмотря на все, что он так старательно изучал, он все еще ничего из этого не понимает, и что из-за этого интенсивность его чувств не утихла, и что он все еще был в плену того состояния ума, которое он впервые испытал в той незабываемой первой поездке на такси,
чувство, что среди всех этих огромных зданий он должен был что-то увидеть, но что как бы он ни всматривался и ни напрягал глаза, он не мог этого увидеть, и он продолжал чувствовать это каждое мгновение своих многочисленных путешествий от Таймс-сквер до Ист-Виллидж, от Челси до Нижнего Ист-Сайда, по Центральному парку, в центре города, Чайнатауну и Гринвич-Виллидж, и это чувство грызло его, так что все, на что он смотрел, напоминало ему с яростной интенсивностью о чем-то другом, но о чем именно, он не имел ни малейшего понятия, ни единого намёка, сказал он женщине, которая продолжала молча стоять спиной к нему у плиты, что-то готовя в серой кастрюле, так что Корин набрался смелости заговорить с ней, но не обращаться к ней напрямую и не тактично заставить её повернуться и сказать что-то самой, а это означало, что он был ограничен разговором с ней, искренним разговором с ней, в те регулярные случаи, когда они встречались на кухне в полдень, рассказывая ей всё, что приходило ему в голову, надеясь таким образом найти способ вовлечь её в разговор или понимание того, почему она никогда не говорила, потому что он инстинктивно чувствовал влечение к ней, большее, во всяком случае, чем к кому-либо другому в здании, и было ясно из его ежедневных полуденных усилий, что он пытался добиться от нее какого-то расположения, разговаривая с ней все время, каждый полдень, рассказывая ей обо всем, от своего опыта работы с компьютером до своих чувств по поводу небоскребов, глядя на ее согбенную спину у плиты, на сальные волосы, свисающие пучками на ее худые плечи, на лямки, свисающие по бокам синего фартука, прикрывающего ее костлявые бедра, и наблюдая, как она с помощью кухонного полотенца снимает горячую кастрюлю с огня, а затем исчезает из кухни в свою комнату, не говоря ни слова, отводя глаза, словно она постоянно чего-то боится.
26.
В Америке он стал совсем другим человеком, сказал ей Корин через неделю, уже не тем, кем был прежде, и он не имел в виду, что что-то существенное в нём было разрушено или исправлено, а то, что мелкие детали, которые для него были не такими уж и незначительными, например, его забывчивость, совершенно исчезли через два дня, если, конечно, можно говорить о таком исчезновении забывчивости, хотя в его случае, сказал Корин, речь действительно шла об исчезновении, поскольку пару дней назад он заметил, что действительно перестал забывать, что он действительно помнит то, что с ним происходило, оно оставалось у него в голове, и ему больше не нужно было рыться в куче материала, чтобы найти то, что он потерял, хотя, по его словам, у него было очень мало материала, чтобы рыться, тем не менее теперь он мог быть уверен, что найдёт то, что потерял, фактически ему больше не нужно было даже искать, чего не было раньше, когда он забывал всё, что происходило, уже на следующий день, потому что теперь у него был идеальный Воспоминание о том, что произошло, где он был и что видел, конкретные лица, отдельные магазины, какие-то здания – всё это сразу пришло ему на ум, и чему он мог это приписать, сказал Корин, если не Америке, где, вероятно, сам воздух был другим, и не только воздух, но и вода тоже, насколько он знал, но что бы это ни было, что-то было радикально иным, потому что он тоже стал другим, и его шея или плечо не беспокоили его так, как раньше дома, а это должно было означать, что постоянное состояние тревоги, жертвой которого он был, должно быть, уменьшилось, так что он мог забыть о страхе потерять голову, и это было настоящим облегчением, потому что это открывало ему путь к достижению необходимой цели, и он задавался вопросом, сказал ли он молодой леди, спросил Корин в