7.
Прошло двенадцать дней с тех пор, как корабль сел на мель во время шторма, но жители Коммоса, писал Корин, знали о четырех выживших не больше, чем в первый день, исходя из единственного ответа, который им удалось вытянуть из одного из них, кроме того, что они не имели большого понятия, как к этому вопросу приступить, потому что, когда они попросили их рассказать что-нибудь об их первоначальном пункте назначения или, по крайней мере, как они сюда попали, им сказали, что это то самое место, куда они отправились, поскольку, насколько они помнили, все четверо потерпевших кораблекрушение, это был тот самый берег, на который они всегда мечтали пристать, и они улыбались, отвечая жителям Коммоса, а затем сразу же начали задавать им довольно конкретные вопросы, например, где находятся стратегически важные оборонительные сооружения острова, о том, сколько войск составляет регулярные вооруженные силы, что местные жители вообще думают о войне и каково их мнение о воинской доблести критян, такого рода вещи и когда коммосцы ответили, что никаких оборонительных сооружений нет, нет Регулярная армия была всего лишь флотом в Амниссосе, и что оружие, как правило, использовалось только в торжественных случаях молодыми людьми, потерпевшие кораблекрушение кивнули и многозначительно улыбнулись, как будто это были именно те ответы, которых они ожидали, и, закончив этот разговор, все четверо были в таком хорошем расположении духа, что рыбаки были в недоумении, почему, и поэтому они пошли дальше, наблюдая за тем, как день за днем они становились все спокойнее и непринужденнее, поскольку они имели тенденцию проводить все больше времени с женщинами на мельнице и у нефтяных скважин и с мужчинами в их лодках или мастерских, всегда предлагая свою помощь, так что каждый благословенный вечер они могли подняться на холм над оливковыми рощами и провести часть ночи под звездным небом, хотя то, что они там делали и о чем говорили, оставалось полным
загадкой для жителей деревни, и даже Мастеманн ничего не мог сделать, кроме как продолжать слушать, сидя весь день у своей телеги на площади в Коммосе, просто сидя и глядя, в то время как кошки, которых он держал в своих разных клетках, время от времени издавали сводящий с ума шквал воя, потому что, как люди объяснили четырем потерпевшим кораблекрушение на лодках и в мастерских, Мастеманн, который, как предполагалось, был этим торговцем кошками из Гурнии, имел обыкновение притворяться, что он ждет покупателя, чтобы купить у него кошку, хотя кошки, которых он сначала привел с собой, все исчезли, хотя на самом деле, говорили коммосцы, он ждал чего-то другого, но чего именно, он, естественно, отказывался раскрыть, поэтому появление Мастеманна в Коммосе, указал Корин, было принято считать зловещим явлением, и теперь они смотрели на него с опаской, хотя он всего лишь сидел там рядом со своей телегой, поглаживая рыжего кота на коленях, потому что с тех пор, как он приехал, дела в деревне пошли плохо: в море, и в оливковой роще тоже не было удачи, которая начала высыхать, или так бормотали между собой женщины, и даже ветер там вел себя странно, как бы они ни поднимались к самому высокому святилищу, принося жертвы, как бы они ни молились, как их учили, Илифии, ничего не менялось, Мастеманн продолжал отбрасывать свою тень на Коммос, хотя они очень надеялись, что то, чего ждал Мастеманн, может произойти, потому что тогда Мастеманн может уйти, и они, возможно, вернут себе свою прежнюю жизнь вместе с удачей, и даже птицы в небе смогут обрести покой, ибо только представьте, как говорили их испуганные мужья, даже птицы, чайки и ласточки, чибисы и куропатки летали туда-сюда, кружили и пикировали, кричали и влетали в дома, как будто они потеряли рассудок, ища какой-нибудь угол, как будто
Они хотели спрятаться, чтобы никто не мог понять, что с ними происходит, но все надеялись, что настанет день, когда Мастеманн уйдет вместе со своим рыжим котом и другими в клетках, что он сядет в свою повозку и скроется на дороге, по которой он пришел и которая ведет в Фест.
8.
Он перечитывал её бесчисленное количество раз, думал Корин, сидя на кухне на следующий день, когда после долгого молчания за дверью он решил, что переводчика, должно быть, нет, – ибо на самом деле он перечитывал её по крайней мере пять, может быть, даже десять раз, но тайна рукописи нисколько не уменьшилась, и её необъяснимый смысл, её любопытное послание не стали яснее ни на секунду; другими словами, сказал он, его положение теперь было таким же, как и в начале, ибо то, чего он не понял при первом чтении, было именно тем, чего он не понял при последнем, и всё же это околдовывало его и не позволяло ему вырваться из сферы того мгновения очарования, которое постоянно его втягивало, даже когда он продолжал поглощать страницы, и по мере того, как он поглощал их, всё сильнее становилось убеждение, как это бывает у любого человека, что тайна, сокрытая непознаваемым и необъяснимым, важнее всего остального, и потому что это убеждение к настоящему времени было невозможно было поколебать, он не чувствовал особой нужды пытаться объяснить себе свои действия, спрашивать, почему он должен был посвятить последние несколько недель