– Я племянник. Что с тетей?
– Закройте дверь! Вы что, с первого раза не понимаете? – после того, как женщина видит мое лицо, то сжаливается. – Всё будет нормально, мы успели вовремя, но сейчас не мешайте работать. Соберите вещи для больницы, документы и прочее.
Я не могу оторвать взгляд от тщедушного тела на носилках. Самое родное существо на планете лежит, беспомощно раскинув сухонькие руки, и я ничем не мог ей помочь. Врачихе приходится ещё раз прикрикнуть на меня, прежде чем я отправляюсь в дом собирать вещи.
Кто же такой напал на могущественную охотницу?
Тот же, кто ударил по крыше палатки, связал меня и поджег храм?
Если такое случилось с тетей, то что случилось с Юлей?
Веревка на заборе развязана руками, нигде нет и намека на разрыв. Значит, тетка вышла на улицу сама, либо увидела кого-то знакомого. Я поднимаюсь на крыльцо – кругом никаких следов бойни.
Серый клочок!
Я вновь подскакиваю к калитке, но на вырванных комьях земли не оказывается никакой шерсти.
Может, показалось? Но капли крови на траве блестят в свете фонаря и фар машины «Скорой помощи».
В доме ко мне кидается соседка. Хотя мы с тетей держались в стороне от народа, но по русской душе мы – соседи, а значит немного родные. Это в больших городах не знаешь – кто твой сосед по площадке, в небольших деревеньках люди привыкли воспринимать соседа как дальнего родственника. Даже если и ругаешься с соседом днями напролет, но встретишь на чужбине и забудешь старые обиды, человек воспринимается как частичка родного места.
– Саша, горе-то какое! Не уследили наши мужики, зверье-то по деревне шастает, – соседка всхлипывает, морщинистые щеки бороздят непритворные слезы.
Её сухонькие руки прижимают к губам платочек, она то и дело промокает глаза.
– Теть Варь, а что случилось? Как такое произошло? – я мечусь по комнате, собирая в хозяйственную сумку тетины вещи.
Туда ложится выцветший халатик, пара сменного белья, две ночнушки. Соседка помогает укладывать, изредка всхлипывает и сморкается в платок.
– Да кто-то увидел Марию на улице, позвонили в «Скорую». Ведь прямо на пороге дома напали, до чего же обнаглели, а тут ещё и храм занялся. Знать, правду говорят, что беда не приходит в одиночку, – кончик платка промокает влажные глаза, соседка ловит мой взгляд и рыдания раздаются громче.
– Теть Варь, а вы сами не видели волков? – я заглядываю в потрескавшийся комод, и на свет выныривают документы.
– Разве ж увидишь, ночью темень ложится непроглядная, и собаки забились в будки. Раньше хотя бы лаяли, видать, целая стая шастала. Тузик до сих пор под крыльцом дрожит. Как ни звала – скулит и не выходит. Давай документы в пакетик завернем, чтоб не потерялись, – соседка протягивает шуршащий пакет с крапинками сахара на дне.
Я кладу тапочки и платье в сумку. Еле-еле получается выпроводить плачущую соседку на улицу. Гашу в доме свет и сую в карман пучок травы, которая висит на стене.
Санитары погружаются в урчащую машину. На фоне занимающегося рассвета в светлеющее небо уходит черный столб дыма, всплесков огня больше не видно. Пожарные знают свою работу, им бы ещё скорости добавить.
Я снова открываю дверцу. Врач аккуратно устанавливает капельницу, прозрачный шнур змеится от пластикового пакета и впивается блестящим кончиком в морщинистую кожу на руке. Молодой санитар недовольно косится на меня, словно я виноват в вызове среди ночи и быстрой езде по ухабистой дороге.
Знакомый врач говорит, что молодым докторам труднее хранить сочувствующее выражение лица при виде родных больного, но всё приходит с опытом.
– Принес? – спрашивает врач. – Положи с боку, завтра сможешь навестить в Шуйском отделении.
– А можно с вами?
– Сказано же, завтра сможешь навестить! Ну что вы такие непонятливые-то? – санитар тянется к двери.
Я проскальзываю под рукой и оказываюсь в пахнущем медикаментами кузове.
– Ну, куда лезешь? Сейчас оставим тут тетку, и сам будешь с ней разбираться! Иди, проспись сперва, да умойся! – крепкая рука хватает за истрепанную куртку
– Дайте хоть поговорить с ней! – я вырываю полу из крепкой руки и смотрю прямо в глаза набычившемуся санитару.
– Видишь, что без сознания? Завтра наговоритесь, – цедит молодой санитар.
Сразу видно, что задира и привык обламывать родственников. Даже небольшая власть портит людей, а тут ещё в заложниках оказался родной человек. Дать бы разок этому пацану, чтобы не ерепенился, но с ним поедет тетя – на этом санитар и играет.
– Ладно, Саш, – я вздрагиваю, когда врачиха произносит мое имя, но оказывается, что она обращается к санитару. – Дай он побудет немного с тетей, пойдем, подышим. Молодой человек, у вас пять минут.