Я заметила, что Варлан, похоже, питал огромное любопытство к Джону.
Когда их познакомили в Аргентине, он довольно долго таращился на него, а затем прочистил горло и прямо спросил его:
— Что ты такое?
Пока растерянный Джон пытался подобрать ответ, Варлан повернулся к Балидору и задал тот же вопрос ему.
— Это что? — спросил он, и в его низком мелодичном голосе слышалось любопытство.
Он уставился на Джона так, будто он был какой-то экзотической зверюшкой, принадлежавшей нам.
Возможно, он так бы и продолжал задавать этот вопрос или какой-то схожий, но примерно в тот момент у Врега закончилось терпение. Он с резкими нотками в голосе объяснил, что «это» неприкосновенно, и Варлану лучше держать свой чёртов aleimi при себе, если он не хочет расстаться с тем, чего ему будет не хватать.
Я невольно захихикала над его словами, чем тоже заслужила грозный взгляд от Врега.
Похоже, ничто из этого Варлана не удовлетворило, но он показал им обоим уважительный жест и вежливо удалился.
Ревик, конечно, считал это до невозможности уморительным.
Временами мне казалось, что это хотя бы отчасти вызвано принципом «страдать лучше за компанию, чем в одиночестве».
Врег и Джон, если верить Балидору, находились в самом разгаре той неловкой, нестабильной и гиперчувствительной фазы образования пары видящих, когда ещё непонятно, к чему всё идёт. Это обычно приводило или к ужасным расставаниям, которые включали угрозы жизни и немало затаённых обид, или же в результате действительно образовывалась связанная пара.
Если честно, я не могла сказать, какая перспектива пугала меня сильнее.
Выбросив это из головы, я постаралась сосредоточиться на том, где мы находились сейчас и, что ещё важнее, куда мы направлялись. Поскольку за последние несколько недель никому не удалось связаться с кем-нибудь в отеле, мы действительно понятия не имели, во что вот-вот войдём.
Что бы они ни организовали в наше отсутствие (в плане безопасности и протоколов самообеспечения), я беспокоилась, что этого окажется недостаточно.
Однако в этом отношении у меня не было никаких твёрдых фактов — во мне говорила исключительно моя паранойя.
Нью-Йорк, похоже, каким-то образом усиливал эту паранойю. Как только мы причалили к пирсу, Барьер как будто отяжелел, словно всё aleimi-поле Нью-Йорка изменилось за время нашего отсутствия. В этой тяжести я ощущала окружавшие нас глаза, словно всё и вся здесь находилось под наблюдением практически беспрестанно.
Подумав об этом, я взглянула на Ревика и увидела, что он хмурится.
— Ага, — только и сказал он.
— Ты не должен читать меня здесь, — тихо напомнила я ему.
Он слабо улыбнулся.
— Когда речь идёт о тебе, и мы сидим так близко друг к другу, это не чтение, жена. Это слушание. Особенно когда ты не можешь закрываться щитами.
Я неосознанно потянулась к нему своим светом, но Ревик схватил меня за руку, жестом показывая остановиться. Он поцеловал меня в ладонь.
— Эй, — предостерёг он. — Будь осторожна, ладно? Мы скоро будем в отеле.
Я кивнула, но отпустила его свет с неохотой. В этом кратком послевкусии я ощутила проблеск того «что-то не так», накрывавшего город ещё сильнее.
Это ощущалось почти как конструкция.
— Может быть, — признал Ревик, крепче сжимая мои пальцы. — И ты права. Я тоже это чувствую. Ощущается немного похоже на Пирамиду. Но в то же время иначе.
Я кивнула. Заново устроившись на своём месте, я заставила себя пока что забыть об этом.
И всё же мысль о том, что кто-то мог поместить функционирующую конструкцию над всем Нью-Йорком, учитывая механизм сдерживания видящих, с которым мы только что столкнулись, а также всё произошедшее в Аргентине, заставила меня снова напрячься.
Контейнер тоже не был особенно комфортным.
Габаритные огни тускло горели по периметру основания пола — мёртвые, не органические. Сиденья были жёсткими, ремни врезались в кожу, хоть на мне и был надет бронежилет. Во всём контейнере витал резкий запах дезинфицирующего средства, настолько сильный, что у меня щипало в глазах.
Но в последнее время я стала намного чувствительнее к химическим продуктам, особенно к ядовитым. Я даже еле как переносила дым, что вовсе не упрощало мне жизнь, честно говоря, поскольку половина страны полыхала пожарами.