Хесус входит в комнату в брюках-чиносах и белой рубашке с таким видом, словно ему принадлежит всё, на что он смотрит. Он проводит рукой по своим чёрным как смоль волосам, и прядь падает ему на лоб. Его тёмные глаза встречаются с моими, прежде чем скользнуть по моему телу. От него исходит напряжение, делающее его движения скованными и контролируемыми.
— Ты ранена? — спрашивает он.
— Нет. — Я встаю и подхожу к нему. Он обхватывает мою щеку, проводя большим пальцем по моей нижней губе. Мой желудок туго сжимается, и внезапно это кажется ещё более неправильным. Даже думая, что Джуд мёртв, прикосновение Хесуса казалось мне отвратительным, предательством... но теперь я знаю, что он жив, моё замёрзшее сердце, кажется, возвращается к жизни.
Хесус щёлкает пальцами в сторону неповоротливого телохранителя и рявкает что-то по-испански. Парень снимает свою кожаную куртку и протягивает её Хесусу. Он набрасывает тяжёлую кожу мне на плечи, укрывая меня.
— Спасибо, — говорю я.
Он берёт меня за руку, переплетая наши пальцы, прежде чем вывести меня из комнаты обратно в оживлённый бар. Я чувствую на себе то, как испытующие взгляды всех присутствующих изучают меня. Они гадают, кто я такая, кто эта женщина под руку с Хесусом Лопесом. Мы выходим на улицу, и он ведёт меня к серебристому «Хаммеру», открывает передо мной заднюю дверцу и помогает сесть. Он забирается следом за мной и что-то рявкает водителю, прежде чем повернуться и посмотреть на меня. Он гладит меня по лицу, его глаза с беспокойством скользят по мне.
— Кто забрал тебя, Чикита? — спрашивает он.
Я отстраняюсь от него и откидываюсь на спинку сиденья.
— Ты сказал, что он мёртв, — шепчу я. Хесус мне не друг, и мы ничего друг другу не должны. Мы враги. Однако я не могу отрицать, что злюсь на него за то, что он солгал мне. Я знаю, что не могу ожидать от него большего, но это кажется таким неоправданно жестоким.
Он откидывается на спинку сиденья, постукивая пальцем по нижней губе. В конце концов он смотрит на меня.
— Джуд Пирсон.
— Ты сказал, что он мёртв, — медленно повторяю я.
Я наблюдаю, как сжимается его кулак, лежащий на бедре. Его челюсти сжимаются так сильно, что мышцы подёргиваются от напряжения.
— Так и должно было быть.
— Но это не так.
Его глаза сужаются, челюсть сжимается, а затем его рука протягивается вперёд и сжимает мою челюсть так сильно, что я вскрикиваю от боли.
— Это то, чего ты хочешь, Виктория? Знать, что он жив, и быть вынужденной пожертвовать им ради своего ребёнка? — я всхлипываю, и на его губах появляется лёгкая улыбка. — Мы оба знаем, что это ничего не меняет. Ты всё равно была бы здесь, со мной, несмотря ни на что. — Он наклоняется ближе. — Я только хотел облегчить тебе задачу. Чем скорее ты отпустишь его, тем легче это будет. — Он отпускает меня, и я прерывисто дышу, когда его тёмные глаза встречаются с моими. — Я был терпелив с тобой, но я не собираюсь ждать вечно. — В его голосе слышен подтекст. Вот он, переломный момент. Да, Джуд забрал меня, но я вернулась. Мне нужно, чтобы он думал, что это было не только ради Кайлы. Мне нужно, чтобы он доверял мне.
Я делаю глубокий вдох и забираюсь на сиденье, перекидывая ногу через него, пока не оказываюсь верхом на нём. Наши взгляды встречаются, когда я запускаю пальцы в его волосы, пальцы, которые меньше часа назад были в волосах Джуда. Он приподнимает бровь, выражение его лица настороженное.
— Я ненавижу его, — говорю я. — Я любила его, и он стоил мне и моей дочери всего. Ты мог убить нас обоих, но не сделал этого. — Я провожу пальцами по его щеке. Его руки опускаются на мои бёдра, и я чувствую, как он твердеет подо мной. — И я могла бы убежать с ним, но я вернулась к тебе.
— Ты считаешь меня дураком? — спрашивает он.
Я качаю головой.
— Нет, — шепчу я, мой взгляд опускается на его губы. Схватив его за волосы, я наклоняюсь и целую его. Какое-то мгновение он не отвечает, и моё сердце колотится с каждой секундой. Но затем его пальцы впиваются в мои бёдра, и он яростно целует меня в ответ. Его руки скользят вниз по моему телу, пока он не задирает мою юбку. Я могу это сделать. Я могу это сделать. Моё сердцебиение учащается, когда паника сжимает меня в своих тисках. Я прерываю поцелуй, и мои руки устремляются к его запястьям, мои пальцы обхватывают их и останавливают его. Его пальцы просто теребят край моего нижнего белья, и я чувствую себя грязной шлюхой. Я снова прижимаюсь губами к его губам в попытке смягчить удар. — Я всё ещё здесь... Но я не могу...
— У меня заканчивается терпение по отношению к тебе, Виктория. Ты говоришь мне, что вернулась ко мне, но ты не хочешь, чтобы я прикасался к тебе. — Он смеётся и хватает меня за подбородок, грубо оттягивая мою нижнюю губу вниз. — Твои губы говорят одно, но твоё тело обманывает тебя. — Он наклоняет голову набок, изучая мой рот. — Ты здесь ради своей дочери, и, хотя я ценю твою преданность ей, не лги мне.
Он знает. Он никогда не будет доверять мне. Быстро думай. Чёрт.
— Нет. Это... я... — я делаю глубокий вдох. — Я не очень хорошо разбираюсь в этом. — Я заставляю себя произнести эти слова, признаться в вещах, которые знаем только Джуд, Марни и я. Но это всё, что у меня есть. — Меня изнасиловали, — выпаливаю я. Это правда, ведь если бы не Джо, то я, вероятно, смогла бы убедить себя стать шлюхой для Хесуса ради общего блага. Но каждый раз, когда я вспоминаю, каково это — когда у меня украли все грани того, кем я была, я не могу этого сделать. Глаза Хесуса ищут мои. — Это было давно, но это было ужасно. Дни… — слёзы наворачиваются мне на глаза, когда я вспоминаю это. — Я думала, что умру. Я сама этого хотела.
Он нежно касается моей щеки, его действия полностью контрастируют с выражением его лица.
— Кто это был? — рычит он, едва скрываемая ярость берёт верх.
Я качаю головой.
— Ты бы убил его?
На его губах появляется садистская усмешка.
— О нет, я бы продержал его в живых множество дней и заставил желать смерти, а когда он бы наконец умер, я бы повесил его тело без члена на его собственных кишках на всеобщее обозрение.
Мои губы растягиваются в улыбке.
— Это мило, Хесус, но он уже мёртв. Я застрелила его. — Я смотрю на него. — Он мёртв, но он оставил на мне свой след. — Я крепко зажмуриваю глаза. Я практически чувствую, как клейма на моём позвоночнике снова горят. Наверное, я никогда по-настоящему не задумывалась о физических и психических шрамах, которые оставил Джо. Объятия Джуда всегда были надёжным убежищем от воспоминаний, потому что он всё знает. Он видел меня в самом худшем виде, самую никчёмную и пристыженную, и всё равно всегда хотел меня.