Под утро альт Грегор был готов свалиться с коня от усталости и боли, но братья, очевидно, догадались — а может, почуяли его слабость и сделали привал. Огня не разводили, коней не рассёдлывали. Сгрудились у основания ствола полутораобхватного вяза, согревая друг друга теплом. У запасливых близнецов нашлись фляги с крепким и очень сладким вином, которые пустили по кругу. Досталась Лансу и краюха хлеба с куском сыра, но есть совершенно не хотелось. Точнее, не было сил жевать. Он ненадолго задремал? Памятуя народную мудрость — кто спит, тот есть.
Менестреля разбудили на рассвете.
Дождь стих, зато ветер усилился. От его напора холод пробирал до самого нутра. Одежда казалась ледяной, а ведь только осень. Что же будет зимой?
Близнецам пришлось подсаживать Ланса в седло. Он ослабел настолько, что сил едва хватило не падать. Почти как тогда в Трагере, когда неведомая хворь скрутила всё нутро. Он держал повод одетыми в перчатку пальцами левой руки, а правой схватился за переднюю луку, но так, чтобы спутники не видели. Стыдно.
Но Бато и Бето не замечали позорной езды бывшего хозяина. А если замечали, то искусно скрывали. Они давно избавились от чёрно-серебряных повязок. Наверное, ещё ночью. А вместе с этими знаками принадлежности к «правым», куда-то подевалась их угрюмость. Близнецы весело болтали. Трещали без умолку, как воробью в весеннем саду. В какой-то миг менестрель понял, что они не между собой перебрасываются шутками с прибаутками, а рассказывают ему свою историю. За братьями и раньше наблюдалась привычка излагать одновременно одну и ту же мысль, как один человек. Там, где первый обрывал фразу, второй продолжал, как будто Вседержитель дал им одну голову на двоих.
— А потом на кухне прятались.
— Передники нацепили.
— Бато говорит, мол, бочки катаем.
— И катали. До вечера.
— Потом вёдра с помоями схватили и бегом.
— Из замка выскочили, вёдра побросали.
— Зря. Хорошие вёдра были.
— Вернись и забери.
— Сам возвращайся.
— Меня там ждали, ага…
— Меня тоже. Убежали, схоронились в порту.
— Ну, как в порту? Рядом с портом.
— Там кабаки и девки.
— И воры. Кошелёк срезали.
— Я грю — вы что творите?
— А они ржут.
— Я ему в зубы — они за ножи.
— Мы табуретами отмахались.
— Четверых покалечили, двоих насмерть.
— Пришлось удирать.
— Только пятки сверкали.
— На рынке говорили — хозяин в Унсалу ускакал.
— Мол, с королём Ронжаром дружит.
— Мы в Унсалу пошли.
— Ну, как пошли? Прибились к обозу купеческому.
— Мы же всё умеем. За лошадьми ходить.
— Кашу варить.
— Шорничаем помаленьку.
— Если надо, и тесаком рубанём.
— В Унсалу сходили. Там говорят, не было хозяина.
— В Трагеру, говорят, подался.
— Мы к другому купцу нанялись.
— Так его разбойники до нитки обобрали.
— Но живым оставили.
— А мы что? Зачем нам купец без денег?
— Мы в шайку попросились.
— Какая нам разница?
— Никакой!
— Только там плохо. В брюхе когда густо, а когда совсем пусто.
— Летом ещё туда-сюда.
— А зимой в лесу ночевать не в радость.
— Ещё стража по лесу гоняет.
— Житья не даёт.
— Как-то грабили проезжего прана.
— Мы смекнули, что человек хороший.
— Верховода нашего кистенём по затылку — бац!
— Остальные сами разбежались.
— Нас пран к себе в замок взял.
— В стражу.
— Дом Белого Пса.
— Эх, хорошо кормили. По службе не гоняли.
— А нам какая разница?
— Никакой!
— Потом сын старого прана в Аркайл поехал.
— В гвардии служить.
— Нас с ним отправили.
— Мы же всё умеем. За лошадьми ходить.
— Кашу варить.
— Шорничаем помаленьку.
— Если надо, и тесаком рубанём.
— Как Айдена скинули, всем, кто за «серебряных барсов» почёт и уважуха.
— А Дом Белого Пса как раз за них.
— Хозяин наш, как сыр в масле.
— Ну, и мы при нём.
— Только потом война началась.
— «Серебряные барсы» с «сапфирным солнцем» зарубились.
— Или с «бронзовой черепахой».
— Нам-то какая разница?
— Нам без разницы.
— Лишь бы кормили хорошо.
— Наш новый хозяин на войнуху пошёл.
— Добровольно, потому как… этот… как его…
— Вернопроданный! Во!
— Дубина ты. Верноподданный.
— Да мне без разницы.
— Ему тоже. Верно говорят, мол, пуля — дура.