— Вот он и схлопотал пулю в живот.
— Не пулю, а шрапнель.
— Ему какая разница? Никакой.
— Помер на второй день.
— Кричал громко. Знать, мучился.
— Нас в солдаты хотели.
— Пикинерами в полк.
— А мы жизнью ученные.
— Там кормят плохо.
— По службе гоняют.
— Не жисть — тоска.
— Сбежали, знамо дело.
— Тут вербовщик, откуда ни возьмись.
— Роты, грит, набираем.
— В Гвардию Правого Дела.
— Ну, так кто же про «правых» не слышал?
— Записались.
— Нам-то какая разница?
— Лишь бы кормили хорошо.
— Коней нам дали.
— Оружие, опять же, хорошее.
— И кормили славно.
— Нас уважали.
— Мы же всё умеем. За лошадьми ходить.
— Кашу варить.
— Шорничаем помаленьку.
— Если надо, и тесаком рубанём.
— И с аркебузы пальнём, если что.
— Так и служили.
— А тут — радость.
— Пран Ланс вернулся.
— Откуда приехали, хозяин?
— Из Трагеры, — отвечал менестрель, улыбаясь.
Его привели в восторг простота и жизнелюбие близнецов. Даже настроение, напоминавшее с утра горькую полынь, слегка улучшилось. Вот, казалось бы, жизнь бросает людей, как штормовые волны рыбацкую лодчёнку. Носит туда-сюда. Грозит потопить. А ведь не теряют бодрости духа и, главное, ко всему умудряются приспособиться. В припортовых трущобах выжили. Разбойниками побыть успели и не попали ни на каторгу, ни на виселицу. Повоевали, не получив ни единой царапины. И везде — хоть, в солдатах, хоть в охранниках, хоть в шайке — главным для них было, чтобы кормили хорошо и лишней службой не тревожили.
Почему-то Бато и Бето напомнили ему побеги сорной травы. Вцепятся корнями в любой клочок плодородной земли — пусть её не больше ладошки, а вокруг раскалённые солнцем скалы. Выживут во время засухи. Смятые сапогом путешественника, выпрямятся и будут всё так же тянуться к небу. Там, где благородные цветы, вроде розы, завянут и засохнут, репейник выживет и станет лишь сильнее и крепче. И казалось бы — какая от него польза? Откуда такая стойкость и упрямство, если это слово можно применить к растению? Но ведь для чего-то Вседержитель даёт им жизнь. Значит, есть некий высший промысел и предназначение у сорняков и у простых людей, не обученных ни грамоте, ни фехтованию, ни какому-нибудь другому тонкому искусству. Нужны они. Их большинство. На них, по сути, держится мир. Они — почва и основа. А дворянство, вкупе с людьми искусства, произрастают на этом чернозёме.
Исчезнут все в мире менестрели, сам мир не изменится. Какое-то время люди поскучают, поворчат, что вот, мол, раньше жизнь была веселее, а лет через сто забудут и начнут говорить, что не было никаких менестрелей, это всё выдумка сказочников. Какая такая музыка? Откуда? Ах, прадедушка рассказывал? Так он на старости лет умом, поди, тронулся, вот и плёл всякие небылицы. И исчезнут каменотёсы и молотобойцы, плотники и рыбаки, шорники и пекари? Простые, тёмные, слыхом не слыхавшие о многочисленных вирулийских школах живописи и мудрых трагерских наставника юных магов-музыкантов. Вот тут и начнётся беда. Будут рушится здания и разваливаться повозки, тонуть корабли и сдаваться в растерянности армии, оставшиеся без оружия, доспехов и прочего обмундирования. На улицы выйдут голодные толпы, которые раньше и не замечали ту чернь, которая ежеутренне выносит тёплые булочки, тащит на рынок зелень, земляные яблоки и битую птицу. И начнётся тот самый Конец Света, которым так пугают мирян священнослужители ссылаясь на Писание и заповеди Вседержителя. Вот и получается, что на таких, как Бато и Бето, держится весь мир, а вовсе не на королях и герцогах.
— Я же говорил, что в Трагере наш хозяин! — радостно воскликнул один из близнецов.
— Так, а я что? — привычно поддержал его второй. — Я тоже хотел туда ехать.
— Хорошо, что не поехали.
— А то разминулись бы!
— А зачем вам, пран Ланс в Вожерон?
— Знакомых проведать, — уклончиво ответил менестрель.
— Знакомые — хорошо.
— Главное, не надо воевать.
— Мы ж видим, что вы еле в седле сидите.
— Старые раны, да?
— Не сильно-то и старые, — пожал плечами Ланс. — Плохо заживают. Это я старый стал, а не раны. Когда был моложе, всё заживало, не успевал оглянуться.
— Так и не надо воевать.
— Чтобы новых не было.
— Да я и не собирался. Устал я. Устал воевать. Устал бороться. Устало что-то кому-то доказывать. Это раньше, когда молодой был, хотелось показать, что ты — самый лучший менестрель. Или самый лучший фехтовальщик. Или любовник, каких поискать. А сейчас всё равно. Борьба потеряла смысл. Не интересно доказывать. Ведь всё равно рано или поздно найдётся кто-то, кто будет сильнее тебя. Сильнее, злее, напористей… И ты поймёшь, что с ним невозможно тягаться. Хотя бы потому, что он моложе тебя, у него не болят старые раны и не ноют старые переломы на смену погоды. А для чего бегать наперегонки с молодыми? Чтобы лишний раз вызвать насмешки? Вот тогда-то и приходит на помощь усталость. Она подсказывает, что гонку пора прекращать. Нужно просто отдыхать и жить.