А вот Регнару удалось.
— Ты — один бессмертный, сотворивший и создавший человека. Мы же, смертные, из земли были созданы, и в ту же землю пойдем…
В толпе сдержанно рыдали праны с траурным накидками на головах — возрастом лет за сорок, но старательно молодящиеся. Должно быть, поклонницы талантов ушедших менестрелей. Из местных, конечно. Уж о Регнаре ни одна слезинка не прольётся, как никто в Эр-Трагерене пожалел бы его, Ланса альт Грегора. Пришлых музыкантов не любят нигде. Нет, конечно, их приглашают, чтобы потешить самолюбие, правители и богачи. Как же приятно похвастаться потом перед соседями и соперниками: «А ко мне приезжал лучший менестрель двенадцати держав! Да-да! Сам великий Ланс альт Грегор! А вы знаете, сколько я заплатил ему за один лишь вечер? Вы даже представить не можете… Пятьсот монет! Нет, золотом! Раве великий и неповторимый Ланс альт Грегор будет брать серебро?» Может и пятьсот… Деньги всё равно утекут, как вода сквозь пальцы. Ланс не придавал им особого значения. Выступать бесплатно — глупо. Но, самое главное, чтобы дар приглашающей стороны покрыл дорожные расходы. Ездить с выступлениями, вкладывая в путешествия собственные средства — удел начинающих, которые только пытаются заработать известность и славу.
Изъездив вдоль и поперёк материк, альт Грегор прекрасно понимал, какую ненависть вызывает появление заезжего менестреля в сплочённом обществе местных магов-музыкантов. При этом они могли грызть друг дружку, как крысы, посаженные в дубовую бочку, но ничто так не объединяет, как совместная неприязнь к чужаку, который заграбастал то золото, которое могло осесть в твоём кошельке. А если учесть, что у каждого менестреля есть определённый круг поклонников — у кого-то больше, у кого-то меньше — то приезжих могли поджидать неожиданности и даже неприятности. От освистывания во время выступления до вызовов на дуэль. Ланс немало поработал, чтобы создать репутацию, при которой с ним попросту боялись связываться, а в молодости всякое бывало.
— Воскресший из мёртвых, истинный Бог наш, по молитвам святых славных и всехвальных, преподобных и богоносных первосвятителей наших, и всех святых Своих, душу от нас преставившихся рабов Своих, в селениях праведных вселит, упокоит и к праведным сопричтет, и нас помилует, как Благой и Человеколюбец…
Краем глаза Ланс уловил движение слева от себя. Повернулся. Рядом стояла Ита. Мгновение назад её не было. Он коротко кивнул. Всё-таки танцовщица — один з немногих людей в этом городе, о которого он не ждал удара в спину. Вот не напрасно ли? Есть ли в этом мире люди, которым можно доверять? Вернее, остались ли со смертью Регнара?
Ита вздохнула. Взглядом показала, что сочувствует горю менестреля. Он вторично кивнул, давая понять, что благодарен за сопереживание.
Тем временем заупокойная продолжалась.
— Со святыми упокой, души рабов Твоих, там, где нет ни боли, ни скорби, ни стенания, но жизнь бесконечная… — тянул архиепископ Жерал.
Он уже завершил обход гробов, попрощавшись с каждым из покойников.
Заметно похолодало, хотя снегопад прекратился.
Пальцы Ланса сжимающие костыли, замёрзли до одеревенения, но он из странной и бессмысленной гордости не хотел воспользоваться перчатками.
Ита прятала руки в меховую муфту. Нос у неё покраснел, а щёки, напротив, побелел. Но даже застывшая на пронзительном ветру она выглядела красоткой, каких поискать. После Реналлы, конечно.
— Во блаженном успении вечный покой подай, Вседержитель. Упокой усопших рабов Твоих — Пирелло из Вирулии, Видо и Хорхе альт Венци, Браза альт Коста, Эрике альт Дако, Уго альт Тардина, Руя альт Сомаро, Пепе альт Виньо, Эрго альт Гуара, Панчо альт Кирано, Жозе альт Рако, Начо альт Виста, Матти альт Нурилло, Лаго альт Браццо, Дидо альт Рамона, Лобо альт Эскобана, Жоана альт Сирела, Регнара альт Варда, и сотвори им вечную память! — нараспев зачитал диакон, пока архиепископ-регент беззвучно молился, сложив ладони перед грудью.