Именно поэтому Алевтина Петровна жарит мне дома на ужин обычную картошку с чесноком, яичницу с ГОСТовскими сосисками и блины с яблочным повидлом. Только Алевтина Петровна в курсе, где достать такое, как было в детстве — советское, неопределенного цвета и консистенции. Самое вкусное. И она не мучает меня неврозами и истериками на пустом месте, как мама. Они, кстати, тоже отдают чем-то ненастоящим. Поэтому я никогда Алевтину Петровну не уволю. Даже если она будет старой и начнёт забывать, где оставила зубы.
Простота — это такая фишка, при которой ты имеешь роскошь побыть собой. Кажется, что может быть проще?
И ничего нет сложнее — когда на тебе столько масок и панцирей, обязательств и ответственности, чёртова тысяча людей, за которых тоже отвечаешь.
Какой, нафиг, «быть собой»? — скажут мне партнёры по бизнесу, чиновники, политики и те же архитекторы, которые меня ненавидят, и конкуренты. За любую слабость удавят. Я не имею права на уязвимости, только в качестве опыта, чтобы в следующую минуту ответить. И ударить больнее. Наступить на того, кто пытается переехать меня.
Только я устал.
Оставил, конечно, для разрядки красивые женские тела, рок и одиночество. А ещё осознание того, что у меня есть единственный настоящий друг. Дамир. А я его уже два месяца не видел.
Я бросил пальто на спинку стула.
Кажется, я совсем расклеился. Эдак недолго и грипп подхватить. Я выдохнул, зашёл за барную стойку и сам плеснул себе в стопку рома. И вдруг тишину надрезал гитарный аккорд. Я рванул на него.
Дамир!
Улыбка сама полезла на лицо. Ну, я реальный дурак — не догадался посмотреть на сцену! Мой друг с русыми с проседью волосами, убранными в хвостик, с парой прядей, падающих на лицо, в здоровенных наушниках, как укуренный Чебурашка, сидел на стуле и рассматривал бумажку на пюпитре. Потом почесал нос и начала перебирать по струнам.
Не слышит ничего за своим «минусом», вот балда!
Я взял стул за спинку одной рукой и пронёс его, поставил на невысокую сцену и уселся напротив Дамира. Только тогда он меня заметил. Глаза расширились. Выматерился радостно и стянул наушники.
— Ванька! — прозвучало офигевшее.
— Привет, братан.
Гитара в сторону. Обнялись. Масло. Аж в душе просветлело.
— До тебя не дозвониться, олигарх! — щербинка между передними зубами его улыбку не портила.
— А ты вообще бриться перестал? — хмыкнул я, глядя на почти моржовые усы друга и русую подросшую бороду.
— Хипую, — заржал Дамир и снова взял в руки любимый «Фендер1». — Послушай.
Он выткнул наушники из мини-пульта и начал играть. В динамиках зазвучал аккомпанемент блюз-бэнда. Я узнал классику — «Лалу». Дамир пел тихо, со связками у него давно проблемы. Зато играл великолепно, запойно бегая пальцами по струнам и потряхивая головой в такт. Я невольно стал постукивать ботинком тоже. Дамир доиграл песню до конца, поглядывая на ноты. И, закончив, расцвёл.
— Масло!
— О да, — улыбнулся я.
— Ты не хочешь? — он протянул мне свою святая святых, заказанную из-за океана гитару.
Я покачал головой.
— Нет.
— Кислый ты, брат, — заметил Дамир. — Нелады?
— Есть немного.
— Ну, я читал немного про твоё немного. Хрень, конечно. Поговорить хочешь?
Я пожал плечами.
— Что-то у тебя рожа синяя, Ванька. Обедал?
— Да пофиг… Забыл.
— Сейчас я Варьке скажу, чтобы креветок нам в карри сбацала. Под пивко. И фри с луковыми колечками.
Дамир встал со стула. Крепко сбитая татаро-славянская помесь: широта души и мусульманское гостеприимство, никогда не отпустит голодным. Я не стал ломаться. Желудок уже к спине прилип.
— Вообще это нонсенс, но факт, — хмыкнул Дамир по пути в кухню, у служебного выхода обернулся и сказал: — Иванидзе, ты можешь позволить себе что угодно, а поесть вовремя забываешь. Желудок испортить не боишься?
— Нет. Люди боятся, что умрут от язвы или рака. А у меня есть для них чудесная новость — все умрут в любом случае. Ни один не выживет.
Наш смех усилило эхо, и Дамир скрылся за тёмно-красной дверью. Исчез надолго, будто поплыл сам креветок в аквариуме вылавливать и откручивать им хвосты.
Белый Фендер призывно смотрел на меня, намекая на близость. Почти, как подвыпившая девица у бара. И я не выдержал, взял его в руки, огладил изгиб, приладил на колено. Почувствовал добротный лак под пальцами, струны, рифы. Как-то само собой заигралось из забытого. Не так, как Дамир, конечно, неуклюже — пальцы отвыкли, но наружу постучались слова, возникшие из подсознания. Опять «Металлика» и их “Nothing Else Matters». Начал помогать себе стуком носка вместо метронома, увлёкся. И стало так хорошо, будто только это и нужно было. Как аспирин при больной голове.