Я немного пришел в себя в воцарившейся тишине. Ведь никого больше не было в этом ангаре. Джип потихонечку катился уже за пределами ангара. Я спустился в машину. Мой друг сидел на водительском сидении тихо, не шевелясь. Одна его рука висела, с нее капали капли крови на пол. Джип доехал до ворот ангара, упершись в столб.
Я покинул машину, и в этот момент завыла сирена. В темноте небес стал слышен тяжелый гул самолетов. Надо мной, в обе стороны, пролетели самолеты, и с обеих сторон раздался стрекот орудий, пытающихся сбить самолеты. А затем пламя вознеслось к небесам с двух сторон. Мне было отчетливо все видно, как горели баррикады, как наши, так и врага. И я понял, что это было последним шагом к последней битве.
Бежать обратно к своим баррикадам теперь не имело смысла. Мне не к кому было возвращаться. Теперь там было все выжжено дотла напалмом, как и на стороне неприятеля. А вскоре разразится последнее сражение. Я побежал к ближайшему, все еще стоящему дому, пока последнее затишье воцарилось над полем боя. Хоть здание и было немного разбито, я запрыгнул в него через окно. Сев у стены, положив винтовку на землю, я достал последнее, что осталось от моей семьи – всего лишь фото. Все то, что я помнил о них, прошло у меня перед глазами. Я продолжал сидеть, не обращая ни на что внимания, пока чья-то рука не упала мне на плечо. Я повернулся, посмотрел наверх. В свете отблеска пламени я увидел лицо человека. Это был старик. Он смотрел на меня грустными глазами, как будто бы сочувствовал тому, что я переживаю. И только сейчас я увидел, в дыре в стене, в другой комнате, сидящих там бабушек и дедушек. Они также сидели в углу, прижавшись друг к другу. Они знали, что я враг, что не солдат их стороны, но лишь один из них подошел ко мне.
Нас учили, что никакого милосердия не должно быть к врагам. Как только старик пошел в другую комнату через дыру, я должен был всех перестрелять, но не смог.
- Всегда есть другой путь, - произнес старик, стоя спиной ко мне.
Он, вероятно, понимал, что я должен был сделать. Но вместо этого я встал, и также положил ему на плечо руку. Это последнее, что осталось в нас от этого мира – лишь сострадание. Старик вошел в проход, сев на свободное место, среди других стариков. Они все сидели, молча меж собой, как будто бы ожидали последней участи. Они все смирились с тем, что идет война, и что каждая минута может быть последней. У каждого человека здесь была своя история, история своей жизни. Может быть, в другом месте и времени они обязательно бы рассказали мне о них, но не сегодня. Они лишь сидели, в их глазах отпечатывалась безнадежность. Я спросил, что, почему они не уходят отсюда, и ответ был у всех одинаков – им больше некуда пойти. Раньше этот дом предназначался как раз для стариков. Сюда приезжали родственники, чтобы навестить их. Но сейчас остались лишь они. И больше сюда никто не придет. Я ничем не мог помочь им, лишь также стоял в тишине, смотря на них
Вдруг, снаружи, взывала сирена. Я подбежал, схватил винтовку, чуть высунувшись из окна. С двух сторон я увидел надвигающуюся армию. Пехота, танки, стрелки, все шли к месту большого сражения. И именно сейчас должно решиться, кто победит в этой войне. Две стороны схлестнутся в сражении.
Вот и зазвучали первые стрекотания оружий и залпы танков, эхом отдававшимся по округе. Я посмотрел в сторону стариков. Каждый взрыв, каждый залп заставлял их вздрогнуть и все ближе прижаться друг к другу. Повернувшись к полю боя, я стал смотреть в прицел.
Я видел, как бежали солдаты навстречу друг другу, стреляя и падая. Клочья земли разлетались от выстрелов, в свете охватывающего зарева пламени. Пыль с земли поднималась, закрывая мне обзор. Я видел, как мои друзья падали наземь, и лишь их последние воспоминания исчезали в воздухе.
Я смотрел на все это побоище и был готов тоже использовать свои последние патроны, как вдруг, среди поднявшейся пыли, я увидел ребенка. Это была девочка лет шести. Она была в порванном платьице, в руках был грязный, плюшевый мишка без одной лапы. Цвет ее белоснежных волос был давно потухшим от пыли и грязи, и развивались от каждого колыхания ветра от взрывов. На ее ногах не было никакой обуви, она так и шла по полю боя, переступая оружия и мертвые тела. Глаза на ее ангельском лице были потуплены вниз. Она лишь изредка смотрела вперед, и я замечал, что они были полны слез. Но никто в округе не замечал их. Я продолжал следить за ней через прицел. Она была очень похожа на мою дочь, которая осталась по ту сторону баррикад. Что-то внутри заставило меня опустить оружие, смотря на нее так, своими глазами.