Местность, в которой жила Баба-Яга, соответствовала ее прозвищу. На подступах к низине, вечно затененной нависающей над болотом скалой, и без того было неуютно и промозгло даже в солнечный, жаркий день.
Тропинка огибала заросший мелким сосняком дэлкэн, похожее на лабаз срубленное из лиственничных бревен и покрытое лиственничной же корой строение. Постройка покоилась на высоко спиленном пне гигантской сосны, мощные корни которой расползались в разные стороны, от чего напоминала знаменитую избушку на курьих ножках. Местные племена почитали и боялись этого места, по приданиям, в дэлкэне похоронен древний могущественный мамон. Я не очень-то верил во все эти предрассудки. Но мерзкий, липкий «щекоток» прошел по спине. Неизвестно откуда взялись силы, я прибавил шаг. Слева от захоронения начались топи. Тропинка, как пружинный матрац, выталкивала ноги из мшистой поверхности.
Вечер постепенно переходил в сумерки, корявые тени засохших на болоте деревьев переплетались между собой, образуя причудливые черные силуэты. Надо бы отдохнуть, по моим подсчетам пилить еще километра два. Но останавливаться среди неприветливого болота не хотелось.
Я уже ожидал увидеть светящиеся черепа на частоколе вокруг жилища знахарки. Но тропа привела на выметенный дворик маленького хуторка. Пожилая, полная женщина вышла мне навстречу из сеней. Молча подошла и помогла уложить панегу на землю. Знахарка послушала дыхание пациентки и указала мне на избу. Мы аккуратно внесли американку в горницу и опустили на стол.
— Выйди! — Скомандовала знахарка, молчавшая до этого как рыба.
— Баню натопи! — добавила она, закрывая дверь в избу.
Я был, конечно, грязный и потный, гостеприимная забота хозяйки меня смутила. Но сказано, сделано.
Сухие березовые дрова весело пощелкивали под большим чаном с водой. Через час вода закипела.
Вошла знахарка
— Че духота-то такая! — Отчитала она меня как мальчишку.
Распахнула двери настежь. В принесенном тазу заварила кипятком какие-то травы, прямо в чан поставила блестящий хирургический тор с инструментами.
— Пошли, — тоном, не терпящим возражений, Яга увлекла меня в избу.
На столе лежала абсолютно голая американка. Ноги, живот в засохшей крови, края ужасных рваных ран тщательно обработаны самогоном, судя по сильному запаху. Вдвоем мы осторожно переложили раненую девушку на чистое льняное полотно и перенесли в баню на широкий полок. Я разложил на салфетку горячие инструменты, доставать их пришлось из кипятка специальными щипцами. Знахарка приволокла целую груду стеклянных баночек. На этом подготовка была закончена и я ретировался из бани-операционной.
До четырех часов утра я был предоставлен самому себе. Изредка Яга орала из бани, чтобы я принес ей снадобья из избы. Спать я не мог, несмотря на адскую усталость. Наконец знахарка вылезла из бани. Взъерошенная, в крови и в собственном поту. Присела на бревно возле завалинки.
— Курить есть? — не глядя на меня спросила женщина.
— Я не курю. — хрипло ответил я.
— Я тоже не курю, но сейчас бы затянулась. Часа через три перенесем твою принцессу в избу, если не помрет до того.
— Она мне не принцесса. Видели же, это американка, — дерзко ответил я.
— Американка, не американка, все равно человек, — рассудила знахарка. — Я пойду спать.
Она скрылась в избе. А я остался во дворе, не решаясь заглянуть в баню, но и в избу к этой ведьме не хотел идти. Так и уснул, свернувшись калачиком на земле под ласковыми лучами солнца. Разбудил толчок в плечо.
— Жива твоя… американка. Слабая только очень. Давай перенесем в избу. Не век же ей в бане валяться.
Девушку положили на широкую деревянную лавку, заменявшую хозяйке постель. Ее обнаженное бледное тело, испещренное шовчиками, прикрывало белое полотно.
Знахарка, Мария Ивановна, вливала пациентке в горло какой-то дурно пахнущий раствор.
— Ее бы щас прокапать… Ни одной системы нет. Проклятая война, — сама себе сетовала Марья Ивановна.
Вторая неделя моего пребывания у Марии Ивановны. Девушка пришла в себя, хотя и очень слаба. Зовут ее Маргорет. Больше ничего узнать не удалось.
Мария Ивановна не пускала меня к своей пациентке. Поила ее козьим молоком с медом. Ухаживала за больной сама. Марго больше в основном спала, молодой организм восстанавливался после большой кровопотери и травм. Хозяйством на хуторе Бабы Яги занимался я, работа была не в тягость. Хотя, если подумать, должен был давно вернуться к себе домой. Но долгие месяцы добровольного одиночества изрядно утомили меня.