— Ренн? Мне немного полегчало, слава богу.
Я помог ему встать и подняться на дорогу.
— Я пытался добраться до лазарета. Но его, должно быть, захватили французы. А дальше идти я уже не смог.
Наши тем временем ушли вперед. Нам тоже надо было топать за ними. Я поддерживал лейтенанта. Брось я его там, он бы тут же попал в плен. Он был большой, тяжелый и никак не мог поспеть за отрядом. Мне приходилось его тащить. Скоро я весь взмок, и моя правая рука онемела, так как он все время на нее опирался. Придумать бы что-нибудь!
— Оставьте меня здесь, — сказал он тихо. — Я так быстро не могу, все плывет перед глазами.
— Ни в коем случае! — сказал Эрнст. — Мы с Ренном уж как-нибудь доставим господина лейтенанта на квартиру.
Он подхватил лейтенанта справа. Эрнст был очень сильный малый, и у него не было при себе ни ранца, ни винтовки. Однако тащить лейтенанта становилось все тяжелее. Порой он издавал горлом какой-то странный, пугающий звук. У меня уже с кончика носа капал пот.
— А вот и полевая кухня, — раздался вдруг голос Гартмана.
Мы вывели лейтенанта из колонны. Ротный фельдфебель и ездовой помогли ему влезть на козлы.
Мы побежали догонять роту. Я налетел на дорожный столб и, шатаясь, поплелся дальше. В голове у меня во время этой беготни царила полная неразбериха.
Забрезжил рассвет.
С позавчерашнего вечера у нас не было ни крупинки во рту.
Когда я прибежал, наша рота уже стояла перед двором, где у нас вышел спор с капитаном второй роты.
Лейтенант фон Бём размещал людей. Не он ли теперь наш ротный? Он помог Фабиану спуститься с козел и повел его в дом. Экольд принес туда еду.
— Этот ротный будет совсем другого толка, — сказал Цише.
— Где твой рукав? — спросил я Вейса. Он стоял возле кухни — грязный и белый, как мел, — и что-то хлебал.
— Я потерял его. — В глазах его застыл страх, но не такой, как под пулями.
— Почему ты не сходишь к врачу?
Он покачал головой.
— Ну, почему?
— Ты должен помочь мне остаться с нашей братвой.
Может, ему все еще хотелось показать, что он не трус?
— Но тогда тебе надо раздобыть себе новый мундир. А то ведь заметят, что у тебя с рукой.
Он кивнул. Что-то с ним было сегодня не так. Меня очень подмывало спросить его, почему он решил остаться. Но, как видно, ему не хотелось говорить.
Тем временем совсем рассвело. Мы улеглись в амбаре. Я очень устал и зевал. А уснуть не мог. До чего все гадко!
Вдруг меня стало знобить. Может, я заразился от лейтенанта?
Я вскочил. Кто-то придавил меня, а мне нужно было на двор и при том безотлагательно, и я отпихнул его и выполз наружу. Светило солнце.
Походная кухня уже дымила. Я побежал в сад за домом.
Меня здорово пронесло.
Когда я встал, то сразу почувствовал себя легко, но в теле была слабость. Я пошел обратно.
На дороге стояла крестьянская повозка. Бём вывел из дома нашего лейтенанта и помог ему сесть в повозку. Лицо у лейтенанта осунулось, как у старика, а щеки пылали от жара.
— Привет родине! — крикнул Бём.
Фабиан подал ему руку и печально поглядел на меня. Повозка отъехала.
Отступление
— Приготовиться! Через полчаса рота должна быть построена.
Мы снова шли вперед. Как ни странно, но мне было все равно, куда идти. Солнце жарило во всю прямо над головой. Мы двигались влево к лесу. Впереди высился довольно большой холм.
Бём подозвал командиров отделений.
— Мы состоим в арьергарде и получили приказ совместно с пулеметной ротой и дивизионом полевой артиллерии удерживать французов. На холме никто не должен находиться кроме дозорных.
— А полевая кухня прибудет? — спросил Эрнст.
— Нет, она уже отступила вместе с обозом.
Я почувствовал, что не стою на ногах, и лег под деревом. Было необыкновенно тихо. Только мухи жужжали. Пахло свежей смолой. Между елями сияло темно-синее небо. Дома у нас, над горой, тоже было такое небо.
А если французы, не ожидая засады, пойдут по дороге? Я почти обрадовался этой мысли и тотчас заснул.
Проснулся — лежу в лесу. Лучи солнца падают уже косо. Голод заставил меня подняться. Чудно было не видеть никого вокруг себя.
Все сидели чуть поодаль в тени под деревьями и слушали, что говорил лейтенант.
— Этого я французам не позволю — следовать за нами по пятам, словно они нас победили. Ведь эти собаки настолько трусливы, что они теперь и носа не кажут. И обнюхивают каждый куст — не спрятался ли там немец.