Да и черт с ним. Последним так последним. Дома, конечно, хорошо. Но и здесь неплохо: девятьсот баксов в месяц за валяние на траве нигде не платят. Так что нам один черт, что драть таскать, что отодранных оттаскивать.
Сука.
После построения злой комбат объявляет строевой смотр и проверку состояния техники:
— На подготовку разойдись, и чтоб через двадцать минут все как штык в строю с начищенными сапогами и подшитыми воротничками!
Мы согласно киваем, расходимся, на ходу сволакивая кителя и сапоги. Дойдя до своих палаток, швыряем обмундирование внутрь и, не останавливаясь, идем на взлетку загорать. Как можно дальше, чтоб взбешенное отсутствием батальона начальство не расстреляло под горячую руку.
Хрен тебе, а не строевой смотр.
Мир, блин.
Спецгруз
Согласно военным сводкам, еженедельно в Чечне погибает около пятнадцати солдат. Сначала в них попадает пуля или осколок. Они падают и умирают. Через сутки, двое или трое их окоченевшие тела удается вытащить, привязывая за ногу солдатский ремень и ползком выволакивая под снайперским огнем. Погибших заворачивают в специальные серебристые пакеты, грузят на вертушки и увозят в Ростов. В Ростове их опознают, заваривают в цинковые гробы и отправляют в Москву.
В Москве, на вокзале или в аэропорту, гробы встречают солдаты, перетаскивают в грузовик и везут на другой вокзал или в аэропорт. Там их грузят в товарный вагон, и парни едут домой.
А солдаты садятся в грузовик и возвращаются обратно в полк — первый комендантский полк, что в Лефортово. Тот самый полк, который почетным караулом встречает в аэропортах президентов разных стран. Показательная часть.
Но есть в этом показательном полку одна казарма, от КПП наискось направо. Это пункт сбора военнослужащих, или, как его называют здесь, «дизелятник», потому что там ждут своей участи «дизеля» — дезертиры, дисбатовцы. Солдаты, по какой–то причине оставившие свои части — кто после ранения отбился, кто не вернулся из отпуска, а кто просто сбежал, не выдержав дедовщины. Почти все из Чечни.
Здесь, на «дизелятнике», они обитают временно, ждут — осудят их или закроют дело и отправят дослуживать в нормальную часть. Они–то и ездят «в спецгруз». Развозить цинковые гробы. Какой–то умный начальник с садистскими наклонностями решил, что «в спецгруз» должны ездить обязательно «дизеля». Наверное, для того, чтобы они смотрели на своих мертвых товарищей и думали, как плохо поступили, сбежав из Чечни и оставшись в живых.
Цинк был очень тяжелый. Обитый шершавыми еловыми досками, он был больше двух метров в длину и по метру в ширину и высоту. Прибитая в головах табличка была заметена снегом.
Протерев ее рукавицей, Такса прочитал:
— Полковник. Из Чечни. Тяжеленный, блин. Отъелись там на казенных харчах. Ну, взяли…
Глубоко вдохнув, солдаты схватились за прибитые по всей длине ящика ручки и напряглись, заталкивая цинк в машину.
Обутые в кирзовые сапоги ноги скользили по утрамбованному снежному насту, и они дергали и толкали гроб, по сантиметру запихивая его в кузов. Наконец, поднатужившись, одним мощным толчком закинули ящик в машину, чуть не отдавив при этом ноги помогавшему им грузчику.
— Ну все, поехали.
Старший наряда, чернявый майор со злыми глазами и кустистыми бровями, стоял рядом с машиной, притаптывая ногами. Морозное утро пробирало насквозь, и он был раздражен, что солдаты так долго возились с гробом. Однако помочь им майору даже не приходило в голову — на его надменном лице хорошо читалось, что работать бок о бок с подчиненными он считает ниже своего офицерского достоинства.
— Куда его теперь, товарищ майор?
— В Домодедово. Ну все, поехали, поехали! — и майор запрыгнул в теплую кабину.
Было невероятно холодно. Грузовик несся по МКАДу, и его дырявый тент продувало насквозь. Резкий зимний воздух с колючей ледяной крупой забивался под воротник, под шапку, инеем намерзал на ресницах, коробил ноздри.
Съежившись на лавочке, Артем ни о чем не думал. Он чертовски замерз, и его охватила полная апатия. С утра им пришлось два часа тащиться в пробках на таможенный терминал Внукова за телом полковника, потом канителиться с погрузкой там, а теперь надо было отвезти его в Домодедово. «Еще часа четыре, не меньше, — прикинул Артем. — Пока туда приедем, пока майор там договорится, пока разгрузимся, пока вернемся… Да, часа четыре… Так можно и без пальцев остаться». Две пары шерстяных носков и намотанные на ноги газеты не спасали — вечно мокрые кирзачи задубели, не держали тепла, и Артем давно уже перестал чувствовать ступни.