Они могли спать зимой в мокрой одежде на камнях, за ночь примерзая к ним волосами, и хоть бы кто кашлянул.
Болезни начнутся потом, дома. Выйдет страх ночными криками и бессонницей, спадет напряжение, и полезет из них война наружу чирьями, вечной простудой, депрессией и временной импотенцией, полгода будут еще отхаркиваться солярной копотью.
Термосок закипел, забулькал. Петрович, сорокалетний контрактник, руководивший варкой, подцепил его веточкой, обжигаясь и одергивая руки, поставил на землю, и той же веточкой помешал настой.
— Готово. Давайте котлы.
Протянули котелки. Петрович разлил в них мутную пахучую жидкость, протянул термосок сидящему рядом солдатику:
— Иди, зачерпни еще воды. И боярышника принеси.
Котелков было мало, и их пустили по кругу. Когда подошла его очередь, Артем сжал ладонями горячий закопченный «котел», вдохнул опьяняющий аромат теплой пищи, и, поняв, что если сейчас же не насытит чем–нибудь желудок, то умрет на месте, глотнул.
Горячее варево теплом прокатилось по пищеводу, тяжело провалилось в живот. И тут же Артема замутило — для голодного желудка настой оказался чересчур крепким.
— Фу, дрянь–то какая, — он отодвинул котелок, недоверчиво глянул на него, — а пахнет приятно…
Снова понюхал, глотнул еще раз.
— Нет, на пустой желудок это пить нельзя, вырвет. Слишком жесткое пойло.
После горячего есть захотелось совершенно нестерпимо. Артем поднялся:
— Пойду пройдусь. Может, у кого еще пожрать чего осталось.
На него никто не обратил внимания. Пехота припала к котелкам и, закатив глаза, хлебала горячее.
Артем спустился с бугорка. Около трубы тоже никого не было, солдаты разбрелись по бугорку, сбились в кучки вокруг костров, грелись. Брошенный пулемет одиноко пялился в небо. Артем огляделся.
Слева из кустов поднимался еще один дымок. На берегу болота сидели пулеметчик и его второй номер, вроде знакомый. Покосились на Артема, негостеприимно отвернулись — он явно был лишним. На углях стоял котелок, источавший все–тот же аромат боярышника.
— Здорово, мужики. Чего варите?
— Боярышник.
— Вода из болота?
— Угу.
— Понятно. А больше пожрать нет ничего?
— Нет. — Пулеметчик вытащил из–за голенища грязную ложку с присохшими к ней кусочками то ли каши, то ли глины, помешал в котелке, давая понять, что разговор закончен. По поверхности отвара разошлись маслянистые пятна. Пулеметчик оглядел парящую ложку на свет, грязными пальцами отковырнул от нее пару размокших комков и бросил их в рот.
День начинался ясный. На небе показалось солнце, осветило долину. В Алхан — Кале засверкали оставшимися стеклами дома, болотце под веселыми солнечными лучами приобрело живописный вид, заблестело водой. В низине запестрела пожухлая зелень. Артем остановился на опушке, разглядывая низину, село. «Хорошо, — подумал он, — красиво. А ведь где- то там «чехи». Где–то там война, смерть. Притаилась, сука, спряталась под солнцем. Ждет. Нас ждет. Выжидает, когда мы расслабимся, а потом прыгнет. Ей без нас плохо, без крови нашей, без наших жизней. Насыщается она нами. Как жрать–то хочется».
Глядя на эту красоту, Артем вдруг вспомнил, что когда–то, еще на той войне, видел человека, идущего через поле. Он шел один, без оружия, сам по себе. Это было так нелепо — они никогда не ходили по одному, только группами и лучше под прикрытием брони. А уж тем более через поле, где под ногами битком набито всякой взрывающейся дряни.
Артем смотрел тогда на идущего человека и ждал: вот сейчас, еще один шаг и — взрыв, смерть, боль. Он замер, не отрывая глаз, и смотрел на шагающую фигуру, боясь пропустить момент взрыва, момент апогея человеческого страдания. Пред отвратить смерть этого человека Артему не удалось бы при всем желании, но и равнодушно отвернуться он тоже не мог. Ему оставалось только смотреть и ждать.
Артем так и не дождался — бэтээр повернул за угол, и идущий скрылся из виду.
Потом, уже в мирной жизни — и через год, и через два — эта картина ему неоднократно снилась: как посреди войны человек шагает по минному полю, спеша куда–то по своим делам. Одинокая фигурка. И странное дело, эта картина всегда представала перед ним в черном цвете. Тогда было лето, солнце заливало зеленую землю с ярко–голубого неба, мир был полон красок, жизни, света, пения птиц, запахов леса и травы. Но ничего этого Артем не запомнил: ни сочной зеленой травы, ни синего неба, ни белого солнца. В память врезалась только черная фигурка на черном поле в черной Чечне. И черное ожидание — сейчас подорвется…