Сломленная и пристыженная, я пересекла порог усадьбы, затем поспешно поднялась в свою комнату, закрывшись в ней до самого вечера.
Только когда на поместье опустилась ночь, я впустила в комнату Бонни, которая порывалась прийти ко мне на протяжении всего дня. С горечью няня смотрела на свою поникшую воспитанницу, а затем протянула мне небольшой клочок бумаги.
— Мне удалось донести это до тебя. — тон Бонни был серьезен как никогда, отчего я почувствовала, что должна быть готова к информации записки.
Непослушными пальцами, я разворачиваю листок, вчитываясь в кривоватые, поспешно выведенные строчки:
«Мисс Кэролайн, знаю, что снова подвергаю вас риску, но… Но больше медлить нельзя. Граф близко не подпустит меня к владениям своих земель, а тем самым и к вам тоже. Как бы так не было, боюсь спросить вас, думали ли вы над моим предложением? Готовы ли вы последовать за мной, чтобы примкнуть к тем, кто способен идти с нами плечом к плечу, ногу в ногу, наступая на врагов наших? Если я удостоен вашего доверия, то жду вас к рассвету у ворот поместья. За охранников у стен не беспокойтесь! Вербена способна сдержать их пыл на пару часов, за которые нам предстоит добраться до лошади, ожидающей на лесной поляне. А дальше… Дальше я отвезу вас к своей стае. Если же страх сломил вашу стальную волю, то прошу простить меня и мои неловкие попытки вызволить вас из лап демонов безлунной ночи. Я пойму и приму любое ваше решение, но знайте одно — оставшись в стенах врага, вы никогда не посмеете встать с колен, на которые вас поставил вампир, не знающий силы, противостоящей ему. Я буду ждать до первых лучей солнца, а затем навсегда уйду. С вами или без вас. Тайлер».
Сердце забилось быстрее и громче, а записка едва не выпала из дрогнувших рук.
— Сожгите ее! — слова Бонни вывели меня из оцепенения. — Сейчас же сожгите!
— Он предлагает бежать, Бонни… — вторю я словам записки, будто сам смысл этой фразы еще не до конца понят мной.
— Это будет единственным шансом что-то изменить… — Бонни вглядывается в мои опустевшие глаза, словно ища в них хоть какую-то долю определенности. — Вы ведь хотите изменить свою участь? Так ведь? Или же вы решили смириться со своей жизнью, со смертью тех, за кого боролся ваш отец?
Я смотрю в напряженное лицо няни и не издаю ни звука. Мне снова страшно, больно и одиноко. Я не могу сомневаться в своих намерениях. Всевышний не дал мне на это право.
Как только за ушедшей Бонни закрылась дверь, в комнату вошел Клаус. Внешне он был спокоен и только хриплый голос выдавал какое-то напряжение.
— Ты ненавидишь меня, так? — спрашивает он, подходя ко мне ближе, стоявшей к нему спиной у окна. — Ненавидишь за все, что я сделал, начиная со смерти твоего отца… Ненавидишь за то, что выбираю с кем тебе общаться, а кого избегать…
Я молча слушаю его, не оборачиваясь, прислушиваясь прежде всего к самой себе. Ненавижу ли я его? Да, бесспорно. Люблю ли?
— Кэролайн, я хочу, чтобы ты знала, — Клаус продолжает разрывать в клочья мое измученное сердце. — Все, что я делаю, я делаю ради того, чтобы мы могли быть вместе. Только таким путем мы — двое таких разных, сможем существовать вместе! Я не сразу это понял, но сейчас могу сказать наверняка, что не готов выдержать твоей ненависти. Твоей тихой, безропотной, молчаливой ненависти ко мне…
Господи, ну как он не поймет, что я никогда не смогу простить ему всего, что он сделал моей семье?! Никогда я не закрою глаза на страшную смерть отца! Никогда не прощу гонений моего народа! Мои глаза вновь начинают блестеть от подступивших слез.
— Вряд ли когда-то я смогу искупить свою вину, но я верю, что твое такое чистое, безмерно открытое сердце способно дать мне шанс.
Я склоняю голову, немного обернувшись, но все же не оборачиваюсь полностью, продолжая слушать откровение вампира, которое звучит так не вовремя… Так не нужно…